О чем речь - Ирина Левонтина 2016

Грамматическое
Атака клонов

В одном интервью актера Олега Меньшикова спросили, почему, мол, фильм «Утомленные солнцем 2» не победил на Каннском кинофестивале. И он ответил: «Ну, это политика». А потом, спохватившись, что его, учитывая личность режиссера, могут понять неправильно, уточнил: «Ну, не политика-политика, но…» И дальше про то, что у фестиваля, естественно, есть свои установки, приоритеты и т. п.

Услышав это политика-политика, я сразу вспомнила забавный доклад, который слушала как-то на конференции «Диалог». Это был доклад молодой лингвистки Ксении Гиляровой «Такая девочка-девочка. Семантика редупликации существительных в русской разговорной речи и языке интернета». Действительно, в последнее время конструкции типа такая девочка-девочка чрезвычайно популярны. Я и сама так могу сказать. Вот смешной пример из того же доклада: «В кино Андрей Сергеевич совсем не такой, как в театре, потому что там он совсем уже мэтр-мэтр» (А. Домогаров об Андрее Кончаловском в передаче «Дифирамб» на «Эхе Москвы»).

Речь в докладе идет вот о чем. Рассмотрим два примера:

Сол тоже приезжает туда, они снимают номер в мотеле и… любовь, любовь, любовь (Нина Катерли. Дневник сломанной куклы, 2001).

Если у них такая любовь-любовь в 14, пусть женятся.

Очевидно, что это совершенно разные вещи. Во втором примере удвоенное существительное произносится без паузы и представляет собой целостную просодическую единицу, в то время как в первом, тривиальном, запятая указывает на наличие паузы. Рассматриваются, естественно, примеры второго типа. Вообще для существительных в русском языке характерно дивергентное удвоение, часто с заменой начального согласного первого компонента губно-губным согласным в составе второго компонента: тары-бары, фигли-мигли, фокус-покус, шалтай-болтай, шуры-муры, танцы-шманцы, мастер-ломастер, страсти-мордасти, трава-мурава, коза-дереза и др. Типичны образования с приставками: москвич-размосквич, академик-переакадемик.

Кстати, на «Диалоге» в другом докладе упоминалась и еще одна часто встречающаяся в разговорной речи модель: Облом Обломыч. Она тоже, похоже, не такая уж новая. Во всяком случае, художник В. Серов называл «дежурные» работы так: «Портрет Портретыч». Что до полной редупликации существительных, то до последнего времени ее в русском языке было мало. Все, конечно, помнят анекдот про ужас-ужас, но там случай особый. Именно потому он и был смешным, что такого явления практически не было. Известны были только некоторые специфические конструкции, как «Дурак-дурак, а не дурее других», «Сумасшедший-сумасшедший, а мыла не ест» (здесь не просто повтор слова, а синтаксическая конструкция вида Х-Х, а…). Или там фольклорное «Колобок-колобок, я тебя съем» (только в составе обращения и стилистически ограниченно).

А в других европейских языках (английском, французском, итальянском, испанском) повтор существительных, который еще называют лексическим клонированием, возник уже некоторое время назад. Вот итальянские примеры:

Siamo amici-amici? — «Мы друзья-друзья?»

Abiti a Mosca-Mosca? — «Ты живешь в Москве-Москве?» [не в пригороде].

У лексического клонирования есть разные функции. Оно может использоваться, например, для указания на близость к прототипу: «У вас прямо свадьба-свадьба была, или вы ограничились регистрацией и узким семейным кругом?»

Совершенно понятно, что здесь имеется в виду: прототипическая в нашей культуре свадьба подразумевает белое платье, лимузин, шампанское, обручальные кольца, пышное застолье с гостями. Все поймут, что такое мама-мама, работа-работа или там Москва-Москва.

Здесь действует известный механизм. Разного рода тавтологии в языке часто бывают очень содержательными. Казалось бы, какой смысл может быть в выражениях «Жизнь есть жизнь», «Дети есть дети», «Работа есть работа», если в них утверждается только то, что объект равен сам себе? Однако в действительности в этих фразах говорится о том, что следует примириться с неприятными сторонами объекта, потому что они присущи ему изначально и никак не могут быть изменены.

А вот каковы неприятные стороны — это очень интересно. Тут тавтологическая конструкция выявляет в слове, попадающем в нее, какие-то очень важные элементы смысла и коннотации, которые, по всей вероятности, не фиксируются словарями, но закреплены за словом в языке. Так, фраза «Дети есть дети» может подразумевать, что дети шумные, подчас эгоистичные и неблагодарные, но вряд ли будет понята в том смысле, что дети требуют больших затрат на их обучение.

В других случаях «клон» значит нечто вроде «точно, собственно, буквально, именно»:

Нет ли у кого на примете горнолыжного инструктора в Киеве? Не обязательно прям инструктора-инструктора, но чтобы человек сам хорошо и технично катался + умел рассказать-показать.

Ну, не прям школа-школа — пока только по три урока по субботам.

Как раз в этом смысле Меньшиков и сказал не политика-политика. То есть не буквально политика, не политика в собственном смысле слова.

Есть еще случаи использования повтора существительных для указания на интенсивность или степень признака (счастье-счастье, дождь-дождь). Это как раз совершенно понятно и предсказуемо. Просто раньше в русском языке так использовались прилагательные и наречия (большой-большой, синий-синий, быстро-быстро), иногда глаголы (работаешь-работаешь), а теперь подтянулись и существительные. Могут повторы указывать и на высокое качество: ноги-ноги, фильм-фильм, песня-песня — в смысле длинные ноги, хороший фильм, душевная песня.

Еще интересный случай — удвоение существительных в функции определенного артикля:

— Вот я с Сашами [на фотографии].

— Ну и который из них Саша-Саша? [то есть тот самый Саша, the Sasha].

Вот чего нет у нас и не предвидится — так это использования редупликации для выражения значения множественного числа, как, например, в малайском языке: orang — «человек», orangorang — «люди». Ну и ладно.