Сочинения по русской литературе XX в - Е. П. Афанасьева, А. Бегаева, А. Г. Лухминская, А. С. Мискив, Г. А. Огурцова, С. Н. Сисикина, С. Шамхалова, Е. В. Шарохина, А. А. Янсюкевич 2009
Образ России в лирике С. Есенина
«Моя лирика жива одной большой любовью — любовью к родине. Чувство родины — основное в моем творчестве», — как-то сказал Есенин. Родина, Русь — вот стержневая тема творчества Есенина. Есенин однолюб. Тот круг тем (революция, смерть, любовь к женщине), которые находили место в его творчестве, развивались на основе заполнявшей его стихии — любви к России, «Руси», как предпочитал он говорить. Русь у Есенина не однолика, у нее несколько образов. Сергей Есенин родился в старинном приокском селе Константинове, что около Рязани. Здесь, на рязанской земле, отшумело детство поэта, прошла его юность, здесь он написал свои первые стихи. И костер зари, и плеск волны, и серебристая луна, и необъятная небесная синь, и голубая гладь озер — вся красота родного края с годами отлилась в стихи, полные любви к русской земле:
...
О Русь — малиновое поле
И синь, упавшая в реку.
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску.
В сердце Есенина с юных лет запала Россия, ее грустные и раздольные песни, светлая печаль, сельская тишина, девичий смех. Русь — деревенская, хлебная, полевая, лесная. Человек, земля и зверь живут общей, похожей жизнью. Это «забытый», «заброшенный» край, край «дождей и непогоды» с «кочующей тишиной», «затихшими озерами», «галочьей тревогой в сумрак».
Эта Русь дремлет, грезит. Жизнь течет, словно ручей по равнине: «Бредет мой конь, как тихая судьба».
Даже война не всколыхнула есенинской деревни: прошлись рекруты, поревели бабы — и снова тихо. Разве только грустнее стала: «Затомилась деревня невесточкой».
Грусть — привычное состояние «страны ковыльной пущи», не даром «грусть» всегда почти рифмуется с «Русь». Но для Есенина это лучшая страна в мире:
...
О родина, счастливый
И неисходный час,
Нет лучше, нет красивей
Твоих коровьих глаз.
Эта Русь бродяжит, плачет, поет и пляшет под тальянку, поэт не дает нам картин крестьянского труда. Встречаются мотивы, лишь косвенно связанные с работой:
...
Я люблю под покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как гаркнут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров.
Цветовые тона усиливают ощущение необъятности степных просторов России («только синь сосет глаза», «синь, упавшая в реку», «в летний вечер голубой»), выражают чувство любви и нежности. Все эпитеты конкретизированные, чувственные, телесные: деревянная Русь, кудрявый месяц. Метафоры смелы и сильны:
...
И пляшет сумрак в галочьей тревоге,
Согну луну в пастушеский рожок.
Но кроткая, смиренная Русь постепенно меняет свой облик, отрывается от созерцательности, выходит из заревого киота. Бунтарство вспыхивает и гибнет, бунт вырождается в разбой. Все чаще и разухабистей звучит тальянка. Заря потухает. «Сизый» вечер, сумрак и ночь входят в творчество поэта и понемногу заслоняют лик древесной, в березах и ивах, — заревой Руси. Поднимается острожная, разбойная Россия, кровь которой чует в себе поэт:
...
Бродит черная жуть по холмам,
Злобу вора струит в наш сад.
Только сам я разбойник и хам
И по крови степной конокрад.
Эта Русь, «люд честной и веселый, забубенная трын-трава», убивала сама себя, бряцала кандалами, гнила на каторге и по острогам, горела внутренним огнем. Февральский лик своей родины поэт воспринимает как огромную народную стихию, бурю, от которой «ревет земля». Он хочет видеть в революции «светлого гостя, едущего к нам в колымаге». Колымагу эту везет кобылица, несущаяся по тучам в «небесной сбруе». Так, поэт раздвигает революцию до космических пределов. Революционная стихия захлестывает поэта и русского мужика, отождествляется с бунтом. Поэт со страстью ожидает появления, построения изобильного хлебом и брагой «вертограда», всемирного братания. Через гибель России, Руси он с мукой прорывается к идее вселенского счастья:
...
Ради вселенского
Братства людей
Радуюсь песней я
Смерти твоей.
Но когда началась длительная гражданская война и полилась кровь, есенинская Русь затосковала, заметалась:
...
Уйми ты ржанье бури,
И топ громов уйми,
Пролей ведро лазури
На ветхое денми.
«Вертоград» не осуществлялся, жизнь шла зигзагами военного коммунизма, нэпа, «кровь на отцах и братьях», «рваные животы кобыл» рассеяли революционную романтику. Нарушено и разбито единство животной физиологической связи, голодный люд черств при виде чужих страданий. Поэт уже не с «поднявшими камень». На деревянную Русь надвинулся город, и она под страхом гостя «с железным брюхом» расплакалась гармоникой, захлебнулась самогонкой:
...
пропала Рассея, пропала…
погибла, кормилица-Русь.
Новая советская Русь уже не имела того иконного рязанского лика, который воспринимался эмоционально. Есенин уже не в гуще России, он смотрит на нее со стороны:
...
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
Все образы его Руси не личины, не маски. Лик ее менялся внутренне, и каждый был оправдан поэтическим восприятием действительности. Любовь, закрепленная в его творчестве, жива и будет жить, пока живет русская национальная культура.