Все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку - 2019

Зорькина песня

Бабушка разбудила меня рано утром, и мы пошли в тайгу по землянику. Огород наш упирался дальним краем в тайгу. Через жерди переваливались ветви берез, осин, сосен, особенно разрослась черемуха. Черемуху не срубали, и на ней птички вили гнезда.

Деревня еще тихо спала. Ставни на окнах были закрыты, не топились печи, и пастух не выгонял неповоротливых коров на приречный луг.

А по лугу стелился туман, и была от него мокра трава, никли долу цветы куриной слепоты, ромашки прикрыли белые ресницы на желтых зрачках.

Енисей тоже был в тумане, скалы на другом берегу отдаленно проступали вершинами в поднебесье.

Неслышная днем, вдруг обнаружила себя речка, рассекающая село напополам. Она шумела, плескалась на перекатах. И чем дальше, тем смелей и говорливей делалась. Но говор ее внезапно обрывался — прибежала речка к Енисею, споткнулась о его большую воду и пристыженно смолкала. Тонкой волосинкой вплеталась речка в крутые, седоватые валы Енисея, и голос ее сливался с тысячами других речных голосов, и, капля по капле накопив силу, грозно гремела река на порогах, пробивая путь к студеному морю.

Мы с бабушкой пошли по расщелине вверх к тайге. Весной по этой расщелине рокотал ручей, гнал талый снег, лесной хлам и камни в наш огород, но летом утихомирился, и бурный его путь обозначился до блеска промытым камешником.

В расщелине уютно дремал туман и было так тихо, что мы боялись кашлянуть. Бабушка держала меня за руку и все крепче, крепче сжимала ее, будто боялась, что я могу вдруг исчезнуть, провалиться в эту волокнисто-белую тишину. А я боязливо прижимался к ней.

Туман все плотнее прижимался к земле, волокнистой куделек» затянуло село, огороды и палисадники, оставшиеся внизу.

Но светом и теплом все шире разливающегося утра тоньше и тоньше раскатывало туманы, скручивало их валами в расщелине, загоняло в потайную дрему тайги.

Запела на улицах березовая пастушья дуда, откликнулись ей со двора коровы. Тихо умирали над рекой туманы.

А в расщелине и тайге они будут стоять до высокого солнца, которое хотя еще и не обозначило себя за далью гор, но с первыми звуками убирались в ущелья, провалы речек, обращались студеными каплями и питали собой листья, травы и все живое, цветущее на земле.

Мы шли в тумане, брели по нему, будто по мягкой, податливой воде, медленно и бесшумно. Вот туман по грудь нам, по пояс, до колен, и вдруг навстречу полоснуло ярким светом, празднично заискрилось, заиграло в лапках пихт, на камнях, на упругих шляпках молодых маслят, в каждой травинке и былинке.

Над моей головой встрепенулась птичка, стряхнула горсть искорок и пропела звонким, чистым голосом, как будто она и не спала, будто все время была начеку: «Тить-тить-ти-ти-ррри».

— Что это, баба?

— Это Зорькина песня.

— Как?

— Зорькина песня. Птичка зорька утро встречает, всех птиц об этом оповещает.

И, правда, на голос зорьки ответило сразу несколько голосов — и пошло, пошло! С неба, с сосен, с берез — отовсюду сыпались на нас яркие, неуловимые, смешавшиеся в единый хор птичьи голоса. Их было много, и один звонче другого, и все-таки Зорькина песня, песня народившегося утра, слышалась яснее других.

И мы поспешили навстречу утру и солнцу, медленно поднимающемуся из-за тайги. Нас провожали и встречали птичьи голоса; нам низко кланялись обомлевшие от росы сосенки, ели, березы.

В росистой траве загорались от солнца красные огоньки земляники. Я наклонился, взял пальцами чуть шершавую, еще только с одного бока опаленную ягодку и осторожно опустил ее в корзинку. Руки мои запахли лесом, травой и этой яркой зарею, разметавшейся по всему небу.

А птицы все так же громко и многоголосо славили утро, солнце, и Зорькина песня, песня пробуждающегося дня, вливалась в мое сердце и звучала, звучала, звучала. (578 слов)

По В. Астафьеву