Все изложения для сдачи выпускного экзамена по русскому языку - 2019

Сенокос

Последний раз участвовать в покосе мне привелось лет пять или шесть назад. Я приехал на побывку в село, а был самый разгар сенокоса. С вечера я и не думал идти косить, но застучали по наковаленкам молоточки, и какая-то волна меня подмыла, разбудоражила, подумалось: почему бы и не сходить?

Вечернее время было упущено, а косы в нашем собственном хозяйстве не оказалось, потому что давно некому было косить.

— Да возьми косу у Ивана Васильевича Кунина! — посоветовал мне сосед. — Он теперь престарелый, сам не ходит, а коса у него, сам знаешь, первая была коса.

Еще от церковной ограды увидел я огонек цигарки возле Кунина дома. Я поздоровался с Иваном Васильевичем и сел рядом.

— Что, — сквозь кашель от махорочного дыма спросил старик, — воздухом дышишь?

— Решил вот сходить с мужиками на покос.

Иван Васильевич пошел в избу. Было слышно, как он прошел в потемках сенями и скрипнул дверью из сеней на двор. Вскоре он появился с двумя косами.

— На, вот тебе коса, смотри не сломай, поаккуратней!

— А вторая зачем, на выбор?

— Этой я сам буду косить. Разбередил ты меня, паря. Может, последний разочек.

Привычным движением Иван Васильевич вскинул косу к себе на плечо.

Косцы не удивились, когда увидели Ивана Васильевича. По старой привычке его хотели поставить впереди. Но он решительно отказался идти впереди и встал сзади.

Трава, как нарочно, уродилась невпрокос. Такая трава силенок требует куда как больше, чем реденькая, невзрачная травишка.

Мы поторговались немного с Иваном Васильевичем, кому идти самым задним, ему или мне, и он уговорил меня идти вперед. Некоторое время я косил увлеченно, забыв про все, но вскоре услышал, как старик шаркает косой по самым моим пяткам.

— Могу! Могу! — раздалось сзади сначала негромкое причитание. — Могу! Пошел! Коси! Живей! Не мешкай! — закричал Иван Васильевич уже громко.

Я прибавил шагу, но, поняв, что не уйти, решил пропустить разошедшегося старика вперед. Он встал на мой прокос (благо прокос был не совсем узок) и вскоре, как и меня, смял еще одного косца, который тоже пропустил его, и вот Иван Васильевич настиг третьего.

Он остановился, тяжело дыша, рот его был открыт, но глаза старика горели живо и радостно. Схватив горсть травы, старик вытер ею мокрое, налившееся кровью лицо, и травяная мелочь прилипла к морщинистой стариковской коже, и стало не понять, отчего так мокры щеки: от пота, от росы или от слез совершившейся радости.

Когда снова начали косить, Иван Васильевич опять пропустил меня вперед.

— Ты иди, иди. Не бойся. Я теперь тихонечко, по-стариковски. Помахал и будет.

Я шел впереди и думал: что же такое таится в ней, в извечной работе земледельца? И самая тяжелая она, и не самая-самая благодарная, но вот привораживает к себе человека так, что, и на ладан дыша, берет он ту самую косу, которой кашивал в молодости, и идет, и косит, да еще и плачет от радости? (453 слова)

По В. Солоухину