О чем речь - Ирина Левонтина 2016

История слов
Урбанистическое

Когда зимой 2012 года начались массовые митинги, было много разговоров о том, что протест людей, вышедших на Болотную площадь и на проспект Сахарова, по своей сути не политический, а гражданский. Эта фраза дает повод лишний раз задуматься о неисповедимых путях слов. Дело в том, что слова политик и гражданин аналогичного происхождения. Первое связано с греческим полис — город (отсюда же и метрополитен, и полиция, и -поль в названиях городов), а второе — с церковнославянским град — тоже город. Собственно, это не случайное сходство: русское слово и было в этом значении калькой с греческого. Более того, в русском языке есть еще слово мещанин, которое происходит от слова место в старом значении «город» (по-польски город и сейчас miasto — да, кстати, вспомним и русские слова местечко, местечковый), а также и слово бюргер (понятное дело, от немецкого бурга, то есть города); оно же, собственно, только во французском варианте, — слово буржуа. Не говоря уже о слове горожанин, про которое, впрочем, позже. Я не буду выходить за пределы русского языка, но читатель, несомненно, уже подумал о том, что слова citizen или там citoyen (гражданин) вызывают в памяти слово city, а там недалеко и до слова цитадель, не Михалковым будь помянуто.

Ну ладно, оставим в покое политику: древнегреческие полисы были городами-государствами, и в производных этого слова идея города и идея государства разошлись задолго до попадания в русский язык. Но как поразительно непохожи совершенно уже аналогичные по устройству русские слова горожанин, гражданин и мещанин!

Горожанин — просто житель города, и не более того.

Гражданин — слово с весьма бурной историей. Еще во времена Павла I высочайше предписывалось слова гражданин не употреблять. А вот цитата из рассказа Н. С. Лескова «Кадетский монастырь»:

Книжечка всеобщей истории, не знаю кем составленная, была у нас едва ли не в двадцать страничек и на обертке ее было обозначено: «для воинов и для жителей». Прежде она была надписана: «для воинов и для граждан» — так надписал ее искусный составитель, — но это было кем-то признано за неудобное и вместо «для граждан», было поставлено «для жителей» (1880).

На протяжении всего XIX века слово гражданин сохраняло революционно-демократическое звучание и было успешно опошлено в советском языке: «гражданин в шляпе», «Гражданин, пройдемте!» Это слово было, конечно, сильно скомпрометировано тем, что оно стало, так сказать, обращением второго сорта: первое, что терял человек, попавший в лапы правоохранительной системы, — это было право обращаться к другим людям «товарищ» (он сразу получал в ответ: «Тамбовский волк тебе товарищ»). И к нему начинали обращаться «гражданин», и он должен был говорить:

«гражданин следователь», «гражданин судья». А сейчас слово гражданин невероятно активизировалось — это, может быть, ключевое слово нашего времени. Тут не только разговоры о пробуждении гражданского общества, но и проекты «Гражданин наблюдатель» и (уже закончившийся) «Гражданин поэт». С последним, кстати, интересно вот что. Если читать это название, то вспоминается, конечно, прежде всего некрасовское «Поэт и гражданин» с максимой «Поэтом можешь ты не быть, / Но гражданином быть обязан» (собственно, это отсылка к известной формуле поэта-декабриста Рылеева из его посвящения к поэме «Войнаровский»: «Я не Поэт, а Гражданин»). Однако, если послушать, как звучит анонс проекта, то там отчетлива интонация обращения, причем весьма панибратская, с ударением на слове гражданин. Не буду сейчас вдаваться в лингвистические тонкости, но исследователи интонации учат нас, что именно такое ударение на первом слове двухсловных обращений («ДОКТОР Петров!», «ИВАН Иваныч!») при неформальном общении — специфическая черта русской интонации. Ну, например: «ГРАЖДАНИН поэт, что это вы себе позволяете?»

А уж о слове мещанин и его истории можно говорить бесконечно. У него есть старое сословное значение, в котором оно указывает на городского обывателя. Ну, и есть, конечно, то, что мы помним из школы: «Обличение пошлости и мещанства у Чехова», «вылезло из-за спины СССР мурло мещанина» — это, конечно, Маяковский, призывавший свернуть канарейкам шеи во имя торжества коммунизма. Мещанин и здесь — человек, сосредоточенный на материальных благах, не способный к полету и духовным исканиям и при этом придающий большое значение внешним приличиям и тому, чтобы все было «как у людей» и «красиво». Русское слово мещанин очень напоминает немецкое der Bürger. У того точно так же первое, старое значение нейт рально, во втором же оно выражает романтическое презрение к пошлякам-обывателям. В русской литературе тип немецкого бюргера с яростным отвращением описан в цветаевском «Крысолове». Вообще коллизия борьбы с пошлостью и мещанством в русской культуре, безусловно, восходит к немецкому романтизму. Сквозной сюжет не только романтизма, но и всей немецкой литературы нового времени — противостояние поэта и бюргера или, как формулировал Гофман, энтузиаста и филистера. У Томаса Манна герой новеллы «Тонио Крёгер» позиционирует себя как художника, который выше толпы, но втайне его влечет к незамысловатым, белокурым и голубоглазым. Он борется с бюргерством, но сам получает обвинение в том, что он не более чем заплутавший бюргер.

Надо, впрочем, заметить, что время от времени случаются попытки реабилитировать слово мещанин, представив мещанина как частного человека, хранителя простых человеческих ценностей. Самая яркая, пожалуй, представлена в одном из стихотворений Тимура Кибирова («Послание Ленке»), где призыв «быть мещанами» понимается в смысле противостояния двум «романтизмам» — люмпенскому и интеллигентскому. Кибиров предлагает квасить капусту, варить варенье, снимая с него вкусную пенку (привет Розанову), осознать «метафизику влажной уборки» — в общем, любить живую материю жизни и не давать увлечь себя разнообразными химерами. Тем не менее, при всем обаянии образа частного человека с томиком Пушкина «за кремовыми шторами», для которого гражданская позиция состоит в том, чтобы быть лично порядочным и защищать своих близких, само слово мещанин в русском языке остается малопривлекательным и ассоциируется вовсе не с булгаковско-розановской традицией.

Так что слова горожанин, гражданин и мещанин разошлись весьма радикально, причем последние два стали едва ли не антонимами.

Но бывают иногда, как заметил Пушкин, «странные сближения». Политтехнолог Сурков (кажется, это был он) подарил нам прощальное, как тогда казалось, мо: «партия рассерженных горожан» — явно желая подчеркнуть умеренно-бюргерский настрой протестантов. Однако вот тут как раз и уместно вспомнить историю слов: из горожанина получается не только мещанин, но и гражданин.