О чем речь - Ирина Левонтина 2016

История слов
О странных и смешных словах

Часто люди смеются, говоря о словах, которые когда-то пытались проникнуть в язык, да не попали и забылись. А те слова, что удачно в языке обустроились, кажутся совершенно нормальными. Совсем как в анекдоте про «смешную фамилию Зайцев». Ха-ха-ха, мокроступы! Какая потеха! Кто мог даже предположить такую глупость, что столь дурац кое слово приживется? А интересно, почему глупость-то? Самокат и паровоз прижились — и ничего. Мокроступы совершенно в том же духе. Повезло бы больше — и никто бы не смеялся, а, наоборот, потешались бы над тем, что за уморительное слово было когда-то — не то галоши, не то калоши. Вместо нормальных обычных мокроступов.

А какой-нибудь летчик? Слово используется где-то с 1910 года («Реалисты на руках перенесли его из экипажа к аэроплану, взобравшись на который летчик на открытом воздухе прочел лекцию об авиации»; «Московские ведомости», 1910), но еще в 1912 году Блок называет стихотворение «Авиатор» и использует в нем слово летун. Видимо, какое-то время слово летчик казалось странным и искусственным. Наверно, лет чик вместо авиатор — это было как мокроступы вместо калош. Не зря же возникла легенда, что слово летчик изобрел поэт Хлебников в 1915 году. В 1984 году Б. Слуцкий писал:

Понадобилось перешагнуть порог
небес,
чтобы без всяких отсрочек
слово «летун» придумал Блок
и Хлебников чуть поправил:
«Летчик».

(«Мудрость языка»)

Мой любимый сюжет с неприжившимся словом — это печальная история слова не делимое. Как часто случалось в русском языке, одно и то же слово и заимствовалось, и калькировалось. Иной раз приживались оба, распределив между собой сферы влияния (как объект и предмет). Французское individu, восходящее к латинскому individuus («неразделимый, неделимый»), было вполне усвоено русским языком (индивид, индивидуум, индивидуальность). Хотя тоже, между прочим, не сразу приладились, как его склонять-то. Сначала писали: индивидуов, индивидуам. Ну, потом приспособили — ненужное отрезали, суффиксов прилепили. Однако в языке любомудров стала ис пользоваться и калька — неделимое, точный перевод этого individu. Напри мер, у Н. В. Станкевича в письме А. М. Неверову («Моя метафизика», 1833):

Целое природы составлено из неделимых; каждое неделимое живет на основании общих законов, есть часть общей жизни природы… <…> Многие неделимые не сознают себя.

В дневнике А. В. Никитенко под 1841 годом:

Не целое живет, а живут неделимые, которые одни могут страдать или не страдать. Заботьтесь же о неделимых, а целое всегда будет, так или иначе хорошо, независимо от вашей воли.

В книге К. П. Зеленецкого «Опыт исследования некоторых теоретических вопросов» (1836) читаем:

Сие-то преимущественное, исключительное начало в истории народа сообщает ему особый его характер, неделимость, национальность и отличает его всем этим от других народов.

Значение это просуществовало в русском языке доста точно долго, хотя потом уже в качестве редкого. Так, Даль использует его для толкования слова особь: «Особь — неделимое, индивид; всякое отдельное существо или растенье». А вот дневниковая запись Пришвина: «Реальность в мире одна — это творческая личность (творческое неделимое)», 1928). Или у Бердяева: «Индивидуум есть неделимое, атом» («Проблема человека», 1936).

Однако в целом можно сказать, что слово неделимое в этом значении в русском языке не прижилось. Причина, видимо, кроется в сбивающей с толку внутренней форме слова. Как и латинский прототип, неделимое призвано было выражать идею того, что далее не делится, то есть единицы, или, как у Бердяева, атома, или кванта. Но из-за внутренней формы это слово тяготело к выражению несколько иной идеи — идеи слитности, цельности, неразрывной связи; то есть не единицы, а единства. Впрочем, и сам европейский прототип слова неделимое оказался носителем двух разных идей, постепенно дрейфуя от «схоластического» понимания в смысле «единица» к «романтическому» пониманию в смысле «единство».

Интересно, что в русском языке два понимания для прямого заимствования размежевались словообразовательно: для нас индивид — единица общества, его атом, а индивидуальность — уникальное единство свойств человека в его цельности и неповторимости. Кальке же найти свое место в этом тонком семантическом процессе мешала внутренняя форма, провоцировавшая употребления одного типа, в то время как терминологическое представление о том, что неделимое — русский вариант слова индивид, подразумевало употребления другого типа; и калька так и не была вполне усвоена.

Любопытно, что это слово критиковал уже В. А. Жуковский в заметке конца 40-х годов XIX века «Философический язык»:

Говорят неделимое, чтобы выразить individu; едва ли это слово останется в употреблении: оно не вы ражает вполне соединенного с ним понятия. Неделимость не значит един ство; оно означает одну только материальную сторону предмета, только его неразделимость на части. Слово лицо выражает, кажется мне, его полнее и точнее. Впрочем, понятие individu не может быть выражено в разных случаях одним и тем же словом; например, мы не можем употреблять слово неде лимое, как французы употребляют свое individu; никто не скажет: это неде лимое у меня нынче обедает; этот неделимый очень глуп; его неделимость мне несносна. Это понятие должно быть раздроблено на многие выражения: лицо, личность — когда дело идет о человеке; единица, единичность — для выражения единства вообще; неделимость — для выражения единства материального. Не выдаю здесь предлагаемых выражений за счастливую на ходку; думаю, напротив, что они будут новым доказательством, сколь трудно выдумывать слова отдельно. Слово упрямо и причудливо: его нельзя взять силою; оно прячется от нас, когда мы его ищем и кличем, и вдруг нам является там, где мы найти его не ожидаем. Слово есть откровение.

«Слово упрямо и причудливо» — лучше и не скажешь. Как мы теперь знаем, русский язык приспособил для описания человека и слово лицо, и слово личность, и индивид, и индивидуальность, и индивидуум. А вот неделимому места не нашлось. А могли бы ведь как ни в чем не бывало говорить: «Меня восхищает его яркое неделимое…»