Путешествие в слово - Эдуард Арамаисович Вартаньян 2009

Всеобщий язык землян (?), или глава о том, как еще с древних пор люди мечтали о едином языке, что явствует из многочисленных попыток создать всеобщий язык, отдельные проекты которого вселяют уверенность, что эта сложнейшая интерлингвистическая проблема будет решена, если удастся преодолеть нелегкие барьеры, каковые поминаются в конце главы, знакомящей читателя с началами эсперанто

Начнем ab ovo. Существует библейская легенда о смешении языков, последовавшем за легендарным вавилонским столпотворением. А сюжет этого мифа таков: в незапамятные времена все люди Земли, все племена говорили на одном языке. И настолько ощущали себя сильными и умелыми, что порешили сообща воздвигнуть баш-ею до самых до небес.

Закипела дружная работа. Ярус за ярусом, пирамидой устремлялось ввысь замечательное сооружение. Далее миф рассказывает о том, что небесный владыка почему-то вознегодовал на людей, счел их заслуживающими самой суровой кары. Они сплочены? Их надо разобщить. Как? Сделать так, чтобы один не понимал речи другого. Замысел был приведен в исполнение. Люди стали говорить на разных языках. И конечно же, ни о каком продолжении строительства в Вавилоне башни-столпа уже не могло быть и речи.

Чем интересен для нас этот миф? Тем, что он выразил неоспоримую истину: отсутствие общего языка затрудняет общение людей. Наличие общего языка — великое благо для человечества.

Проблема единого языка занимала многие передовые умы всех времен. О нем мечтали мыслители античного мира и средневековья. Актуальность поисков идеального средства общения встала особенно остро с возникновением капитализма, с ломкой феодальных перегородок, с развитием мореплавания и международной торговли. По-раз-пому преломлялась эта идея в поисках ученых и творчестве писателей, но никого не оставляла равнодушным.

Томмазо Кампанелла (1568 — 1639), мечтая о языке всемирной цивилизации, изложил свои взгляды в «Философской грамматике».

Чешский педагог и философ Ян Амос Коменский (1592 — 1670) разработал всеобщий язык, положив в основу принцип буквенной символики.

Язык всей земли стал предметом живейшего интереса и разработок таких замечательных умов, как Френсис Бэкон, Ренэ Декарт, Готфрид Вильгельм Лейбниц, Исаак Ньютон.

Не обошел этот предмет страстей и устремлений саркастичный и ироничный Джонатан Свифт (1667 — 1745). Вспомните хотя бы рассказ его Гулливера о Лапутянсгол Великой Академии:

«После этого мы пошли в школу языкознания, где заседали три профессора в ученой конференции, посия-щенной вопросу об усовершенствовании родного языка. Первый проект предлагал сократить разговорную речь путем сведения многосложных слов к односложным и упразднения глаголов и причастий, так как в действительности все мыслимые вещи суть только имена. Второй проект требовал уничтожения всех слов. А так как слова суть только названия вещей, то автор проекта высказывает предположение, что для нас будет гораздо удобнее носить при себе вещи, необходимые для выражения наших мыслей и желаний…

Многие весьма ученые и мудрые люди пользуются этим способом выражения мыслей при помощи вещей. Единственным неудобством является то обстоятельство, что в случае необходимости вести пространный разговор на разнообразные темы собеседникам приходится таскать на плечах большой узел с вещами, если средства не позволяют нанять для этого одного или двух здоровых парней. Мне часто случалось видеть двух таких мудрецов, изнемогавших под тяжестью ноши, подобно нашим торговцам вразнос. При встрече на улице они снимали с плеч мешки, открывали их и, достав оттуда необходимые вещи, вели таким образом беседу в продолжение часа: затем складывали свои пожитки, помогали друг другу взвалить их на плечи, прощались и расходились…

…Другим великим преимуществом этого изобретения является то, что им можно пользоваться как всемирным языком, понятным для всех цивилизованных наций, ибо мебель и домашняя утварь всюду одинакова или очень похожа, так что ее употребление легко может быть понято. Таким образом, посланники без труда могут говорить с иностранными королями и их министрами, язык которых им совершенно неизвестен».

Едко и оригинально. Хотя никто не склонен причислять великого англичанина к противникам идеи единого языка…

«Чтобы не отстать от просвещенной Европы», Екатерина II назначила специальную комиссию ученых, коей поручалось приступить к сравнительному изучению ряда европейских и азиатских языков для последующей выработки единого всемирного языка.

Потребность в преодолении разноязычья стала особенно остро ощущаться в предшествующий нашему век.

Герои «Путешествия в Икарию» Этьева Кабэ (1788 — 1856) мечтают о языке всей земли.

«Как плохо не знать всех языков! Насколько было бы лучше, если бы существовал один международный язык!» — говорит устами своего персонажа Жюль Берн.

В едином языке нуждалась буржуазия. В нем нуждался пролетариат разных стран для выработки единой стратегии и тактики классовой борьбы, для совместной защиты своих интересов и обеспечения своих политических и экономических прав. На II конгрессе Первого Интернационала (1867 г.) была принята резолюция, в которой говорилось: «Конгресс считает, что всеобщий язык и реформа орфографии были бы всеобщим благом и весьма содействовали бы единению народов и братству наций». Эту же мысль четыре года спустя подчеркнул Карл Маркс, говоря, что интернациональному объединению профсоюзов… препятствует различие языков.

Как выскажется потом замечательный русский лингвист И. А. Бодуэн де Куртенэ, «XIX век, век изобретений, знаменующих собой громадный прогресс человечества в области господства над природою и использования ее энергии для общественных целей, действовал возбуждающе тоже в сфере лингвистической изобретательности…»

На свет появляются, словно грибы после дождичка, проекты один неожиданнее и хлеще другого.

Много шуму наделал «сольресоль» — проект музы-кальйого языка француза Сюдра. Все слова составлялись из семи музыкальных нот: до, ре, ми, фа, соль, ля, си. Так, я передавалось словом «доре», мой — «редо», день — «дореми», я люблю — «доре мнляси».

Универсальность «сольресоля» заключалась в том, что его слова можно было не только писать буквами, но и выводить первыми семью арабскими цифрами, обозначать нотами, произносить или петь, а также исполнять на любом музыкальном инструменте, сигнализировать флажками, воспроизводить семью цветами радуги.

Появились проекты «универсалглот», «окциденталь», «оджуванто», «новиаль», «интерлингва», «идо…» (о воляпюке и эсперанто я скажу ниже).

При многих своих положительных качествах эти проекты страдают существенным недостатком. Они сориентированы на людей западного мира, так как построены на базе либо одного языка, либо нескольких (греческий, латынь, английский, французский, итальянский, немецкий и т. п.). Усвоение такого языка для жителей Востока, «латынью» которых является арабский, весьма затруднительно. А разговор идет о едином языке для всех землян.

Известно: от серьезного до смешного — один шаг. Такой шаг совершил в конце того века некто Е. Гурин, выпустив грамматику, которая «может быть изучена в течение 5 — 10 минут». «Благодетель человечества» предлагал последнему говорить так: отец — «п-ай», мать — «п-ая». Их сына называть «1 /2 п-ай», дочь — «1 /2 п-ая». Следуя математической логике восходящего родства внук обозначался «1 /4 п-ай», а внучка соответственно «1 /4 п-ая».

Ну, а как будет «звучать» на этом заумном языке, скажем, праправнучка или прадедушка, подсчитайте сами.

Другой соискатель признания, итальянец, предложил латинизированный международный язык, абсолютно лишенный грамматических связей. Рецензируя этот опус, один лингвист не без сарказма заметил: «Простейший интернациональный язык есть молчание».

Все, в том числе и незадачливый сочинитель, поняли это замечание так: «Чем ваша абракадабра, достоуважаемый коллега, лучше небезызвестного проекта ученых лапутян?» В самом деле, упрощение имеет свои пределы, за которыми начинается нелепость упрощенчества.

Да, легко сказать: землянам нужен один язык, хотя бы вспомогательный. Безмерно труднее его создать [25]. Такой искусственный язык, который мог бы стать единым для людей, говорящих ныне на трех тысячах языков. В нашем Дагестане существует 40 непохожих друг на друга языков, а республиканская газета «Дагестанская правда» выходит на пяти языках.

В разные эпохи исторические условия выводили на сцену в качестве «главного героя» различные языки. Империя Александра Македонского приобщалась к греческому языку. Возвышение Рима привело к тому, что латынь была навязана победителями другим народам, а затем в качестве языка науки и культуры безраздельно господствовала вплоть до XIX века. С конца XVIII века соперником латыни заявляет себя французский. Уже через полсотни лет он становится первым европейским языком, на котором изъясняются политики, составляются дипломатические документы. Вся «просвещенная» Европа говорит или пытается говорить по-французски — Англия, Германия, Россия, — пусть коверкая его, пусть смешивая его с нижегородским. А еще через полвека новая смена лидера. Самая могущественная колониальная держава мира насаждает, где можно, свой, английский, язык…

Искусственно созданный всеобщий язык не должен давать преимущества ни одной нации — таково одно из условий успешного внедрения его в повседневную практику людей разных наций и народностей. Иначе, как справедливо полагал Герберт Уэллс, даст себя знать «национальное самолюбие народов»: англичане «почувствуют себя обиженными, если всемирным языком объявят французский», немцы «одинаково отвергнут и английский и французский языки», русские «захотят отстоять кандидатуру своего языка», а китайцы «заявят, что их язык, за которым числится давность тысячелетий и на котором говорят сотни миллионов людей, не хуже любого европейского».

И вот теперь пришла пора упомянуть о «языке мира» — воляпюке, триумфальный взлет и глубина падения которого— стали притчей во языцех. Изобрел воляпюк в 1880 году немецкий языковед Иоганн Шлейер.

Сложная, но логичная, не знающая исключений грамматика. Выдержан принцип: говорю, как пишу, пишу, как читаю. Ударение в слове всегда падает на последний слог. Что же касается слов, взятых из английской, французской, немецкой и латинской лексики, они изуродованы, истерзаны Шлейером самым варварским способом.

Э. Свадост [26] передает рассказ о том, как Шлейер создавал слово ножницы. Прежде всего он обратился по обыкновению к английскому языку, но слово scissors оказалось неподходящим, французское — ciseaux — тоже. Взял немецкое Scheere, отбросил окончание —е, заменил r на I и получил jel («шель»); но это слово в воляпюкском словаре уже означало «защита». Заменил гласную: jil; однако и это слово уже было занято понятием «женственность». Заменил l на m — получилось jim («шим»), что и было внесено в словарь.

Создатель воляпюка с такой же непринужденностью разделался с именами собственными, употребление которых считалось традиционным. Америка под его пером превратилась в Melop, Африка — в Filop. Стараниями изобретателя Россия была перекрещена в Lusan. Да кстати, и само название воляпюк не что иное, как шлейе-ровская комбинация двух английских слов. World (мир) стало vol, speak (говорить) превратилось в рик.

«Язык мира», широко разрекламированный церковью, поддержанный авторитетом ряда видных ученых, яро распространяемый фанатичными приверженцами «всемирного алфавита», казалось бы, обеспечил себе бессмертие. Воляпюк распространялся со сказочной быстротой в городах и весях Европы и Америки. Шлейер почел себя «мессией», на долю которого выпало дать человечеству единую речь.

Однако жизнь рассудила иначе. Чем больше воляпюкисты узнавали язык, тем больше находили в нем недостатков. Дело могли поправить коренные реформы, но Шлейер занял непримиримую позицию. В лагере его единомышленников возникло недовольство, произошел раскол.

Воляпюк оказался модой, продержавшейся каких-нибудь тридцать лет. В 1912 году умер его создатель. Этот год считается последним годом жизни «языка мира».

Конец печальный, но поучительный.

Но есть еще, пожалуй, одно немаловажное, если не решающее обстоятельство, приведшее воляпюк к бесславному концу. Это появление на свет в 1887 году нового проекта единого языка. Его конструктор — варшавский окулист Людвиг Заменгоф. Свой труд «Интернациональный язык» Заменгоф выпустил под псевдонимом д-р Эсперанто («Надеющийся»), Вскоре псевдоним стал названием языка. Язык этот чрезвычайно легкий, такой, что его можно «изучить шутя». Заменгоф «упростил до невероятности грамматику…», которую в таком виде «можно отлично усвоить за полчаса». Для изучения же всего языка, по мнению Заменгофа, «вполне достаточно нескольких дней».

Эсперанто выгодно отличается от воляпюка не только большей логичностью, стройностью и простотой грамматики, которая не знает исключений, но в первую очередь лексикой своего словаря. В него вошли интернациональные слова, знакомые каждому мало-мальски образованному европейцу.

Сравнивая эти языки, Лев Толстой в 1894 году писал: «Воляпюк показался мне очень сложным. Эсперанто же, напротив, очень легким, каким он и должен показаться всякому европейскому человеку». В то же время великий писатель высказал мнение, «что для всемирности в настоящем смысле этого слова, т. е, для того, чтобы соединить китайцев, африканские народы и пр., понадобится другой язык…»

А вот отзыв Бодуэна де Куртенэ: «Эсперанто… является нe более или менее обстоятельно выработанным проектом языка, а языком законченным и готовым для всестороннего употребления». Ученый, однако, не считал эсперанто языком идеальным и полагал, что направленный научный поиск предоставит в распоряжение человечества еще более совершенный искусственный язык.

В 1928 году великий пролетарский писатель А. М. Горький писал: «Стремление создать язык, единый для всех людей, — одно из тек дерзких до безумия стремлений, которые всегда служили, ныне служат и всегда будут служить делу организации мира по воле человека и для безграничного развития способностей человека. Неоспоримо, что, говоря одним языком, трудовое человечество значительно скорее поняло бы единство своих интересов…»

Но до такого идеального языка еще далеко. То — журавль в небе. А сегодня, благодаря усилиям энтузиастов, эсперанто собирает под свои знамена все новые группы людей. Где их сейчас только нет, эсперантистов.

Гиды, владеющие этим языком, навязывают свои услуги туристам у стен римского Колизея; сторожат иностранцев перед порталами афинского Парфенона; карабкаются с настырными иностранцами по крутым плитам Хеопсовой пирамиды в Гизе.

Спрос на гидов-эсперантистов вызывает все большую зависть переводчиков самых распространенных языков. В повышении этого спроса ничего удивительного нет. Лексика эсперанто состоит в основном из интернациональных слов латино-романского происхождения. В ней встречаются также корни английского, немецкого, русского, польского языков. И потому эсперанто легко усваивается образованными людьми не только в Евроне, двух Америках, Австралии, но и частично в Африке и Азии — в странах, где в свое время английские и французские колонизаторы насаждали свой язык.

Довольно существенной причиной живучести этого вспомогательного языка межнационального общения является его нейтральность. Он, как древнегреческий и латинский языки, и «ничейный» и «всейный», только значительно проще для усвоения и употребления.

Однако все преимущества подобного искусственного языка могут проявиться лишь в том случае, если государства, международные организации изберут его рабочим международным языком, если он будет повсеместно рекомендован для изучения в учебных заведениях, если в газетных киосках и книжных магазинах можно будет найти на эсперанто периодику и научно-техническую литературу.

Я умышленно не упомянул художественную прозу и тем более поэзию, ибо в области художественного слова в передаче оттенков мыслей и чувств, рифмотвор-честве эсперанто уступает развитым языкам. Тут уже прельщающая простота оборачивается «пресностью», бедностью словообразовательных форм, а потому и художественных возможностей.

Но ведь, в сущности, наш разговор не о поэзии, а о рациональном и легком способе обмена сведениями между людьми разных языковых семейств.

Так, пусть схематически и неполно, можно представить себе частичное решение интерлингвистической проблемы.

Пока же не преодолен языковой барьер, ученые зачастую пребывают в неведении относительно успехов своих зарубежных коллег, инженерная мысль тратит из-за неосведомленности усилия на «выдумывание велосипеда», а тысячи специалистов, ежедневно выезжающие в страны другого языка, возвращаются неудовлетворенными результатами маловразумительных словесных контактов.

С последствиями языковой разобщенности не могут справиться полки переводчиков даже в такой крупнейшей международной организации, как Организация Объединенных Наций. Несколько сотен штатных сотрудников ООН, имеющих дело с шестью официальными и десятками неофициальных языков, переводят ежегодно около 300 тысяч страниц. Однако этого явно недостаточно, и множество документов еще не дождались своей очереди.

Статистика утверждает, что в мире ежегодно проходит около 3500 международных конгрессов, в которых принимают участие до двух миллионов человек. Чаще всего такие встречи происходят в Париже, Женеве, Лондоне, Риме, Брюсселе, Нью-Йорке, Вашингтоне, Москве. Около 70 процентов международных конгрессов проходит в Европе. Следовательно, эсперанто, созданный на базе европейских языков, мог бы стать на таких форумах вполне универсальным средством общения.

Как он практически выглядит? Пожалуйста,