Слово в предложении - Л.М. Ковалева 2010

Лексическая единица в структуре предложения
О значимости контактного и дистантного расположения синонимов в предложении и тексте

Л.В. Кульгавова

В исследованиях, выполняемых в последние годы в рамках когнитивно-дискурсивной парадигмы, часто ведется речь о недискретности, непрерывности границ между предметами и явлениями, особое внимание уделяется динамике различных процессов. Как указывает Дж. Р. Тейлор, реальность представляет собой диффузный континуум (Taylor 1989, 6). Диффузная реальность нередко ставит нас в тупик и мы не знаем, как категоризовать то или иное явление, не можем подобрать точное название для него. В.З. Демьянков, обсуждая семантику прототипов в концепции Ч. Филлмора, приводит в качестве примера ряд вопросов, вызывающих затруднения у пользователей языка. Сколько лет должно быть неженатому лицу мужского пола, чтобы его можно было назвать холостяком? Может ли монах называться холостяком? Может ли называться вдовой женщина, убившая своего мужа? Или та, которая выходила замуж несколько раз, но первый муж которой (в отличие от последующих) умер? (Демьянков 1994, 35-36).

Уже классикой стала широко известная статья У. Лабова «Структура денотативных значений», в которой речь идет даже не о каких-то динамичных явлениях, а о таких статичных объектах-артефактах (которые, впрочем, тоже меняются со временем), как чашки и кружки. Оказывается, что границы таких предметов столь же размыты, нечетки, как и у абстрактных явлений. В статье описаны его эксперименты с испытуемыми, определяющими границы значений слов cup, mug, glass, bowl и др. В процессе предъявления испытуемым различных изображений сосудов, используемых для воды, чая, кофе, супа, У. Лабов установил, что вероятность однозначного их наименования очень мала (Лабов 1983, 133-176). В связи с этими и другими примерами Р. Джакендофф в разделе «Fuzziness» в своей книге «Semantics and Cognition» приводит следующие наблюдения Х. Патнам. Слова естественного языка не всегда удовлетворяют критерию «да — нет»: есть предметы, для которых дескрипция tree истинна, и существуют такие предметы, для которых она является ложной, однако можно найти огромное количество переходных случаев. Ситуация осложняется тем, что граница между явными и переходными случаями тоже размыта (fuzzy) (Jackendoff 1986, 115).

На эти особенности обращали внимание и другие ученые, работавшие в русле иных парадигм. Например, В.Г. Гак выделял два вида неопределенности и расплывчатости понятий — объективную и субъективную. Под объективной имеется в виду такая неопределенность, при которой некоторые понятийные ядра нечетко отграничиваются друг от друга. Так, например, многие части тела незаметно переходят друг в друга. Где граница между щекой и ртом? Где линия, точно отделяющая спину от плеча? Таких линий нет в природе, и это создает условия для смещения наименований в силу смежности понятий. То же самое можно сказать, например, о границах между цветами спектра или понятиями, относящимися к моральной сфере. Что касается субъективной неопределенности, то она возникает в том случае, когда говорящий в момент речи не очень ясно отдает себе отчет в различиях между сходными понятиями и предметами (Гак 1977, 43-44).

В.Г. Гак указывает здесь на восприятие ситуации в момент речи, однако помимо переменных следует учитывать и более постоянные факторы, такие как жизненный опыт и особенности человека. Как отмечает М.А. Кронгауз, «индивидуальный жизненный опыт и индивидуальные характеристики, безусловно, влияют на использование языка. В той или иной степени это касается всего лексикона. Конечно, колебания в употреблении оценочных прилагательных типа хороший и плохой, вкусный и невкусный более значительны, чем колебания в употреблении прилагательных цвета типа красный, синий и желтый. Однако и для последних колебания все же имеют место, по крайней мере в переходных областях. Тем не менее необходимо признать, что в количественном, да и в качественном отношении эти колебания различны. Под колебаниями в употреблении имеется в виду следующее. Один и тот же пищевой продукт разные носители языка могут оценивать и как вкусный, и как невкусный в зависимости от их собственного более или менее постоянного вкуса, от жизненного опыта и даже от состояния в момент речи. Так, больному человеку часто кажутся невкусными «вкусные в другое время» продукты. Так же оценка человека как хорошего или плохого в значительной степени зависит от различных постоянных и временных характеристик самого говорящего (от его этической системы и т. п.)» (Кронгауз 2004, 138-139).

Недискретность и динамика явлений действительности, помноженная на постоянные и переменные факторы субъективного восприятия, порождает неопределенность и изменчивость понятий и концептов, что в свою очередь находит отражение в языке, в частности, в шифтерном, флуктуирующем характере лексической семантики.

Мы уже неоднократно обращались к данной теме в публикациях (Кульгавова 2000а; 2000б; 2000в), в которых шла речь о влиянии динамического характера предметов и явлений действительности и отсутствия четких разграничительных линий между ними на субъективную интерпретацию слов носителями языка и порождение индивидуальных значений говорящего. Акцент в указанных работах был сделан на конкретном субъекте речемыслительной деятельности — человеке с его жизненным опытом, суммой знаний о мире и о себе, системой ценностей, коммуникативными потребностями и проч. При этом анализу подвергались преимущественно высказывания, являющиеся по форме дефинициями, в которых определяемое слово занимало позицию подлежащего. Это были «самодельные» дефиниции, принадлежащие не специалистам-лингвистам, а обычным носителям языка и поэтому раскрывающие особенности субъективной концептуализации и категоризации и репрезентирующие наивную картину мира.

В настоящей работе предпринимается попытка учесть при интерпретации фактического материала позицию имени love и положение синонимичных с ним слов в предложении. Для анализа использованы отрывки из художественных произведений англоязычных классиков, а также из периодической печати.

Многозначное имя love имеет сложную семантическую структуру, которая неодинаково отражена в равноценных по объему фиксируемой лексики словарях, различающихся как количеством значений, так и качественным (признаковым) их составом. Для исследования были выбраны три значения, главным дифференциальным признаком для которых послужил объект чувства. Для их формулировки мы воспользовались такими словарями, как «Random House Webster’s Unabridged Dictionary» (с. 1139), «Webster’s New Encyclopedic Dictionary» (с. 593-594), online словарями «American Heritage^® Dictionary of the English Language» (http://education.yahoo.com/reference/dictionary) и «Wordsmyth — The Premier Educational Dictionary-Thesaurus» (http://www.wordsmyth.net) и др.:

1) a strong and passionate affection for another person based on sexual attraction;

2) a deep and tender affection for another person such as a friend or relative;

3) a strong interest in, enjoyment of or liking for an object, phenomenon or activity.

Как показывает проведенный нами сравнительный анализ дефиниций из толковых словарей, а также данных синонимических словарей, ближайшим синонимом к слову love является affection, а наиболее часто встречающийся признак, через который толкуется имя love, — это «affection». По-видимому, логично начать рассмотрение примеров с тех, которые содержат affection.

He is the son of Bert Weedon, the guitar star, who used to take him to Southend pier in the Fifties. «I fell in love with that marvellous pier and the noises, the people and the art which went with it,» Weedon says. The affection grew during summer seasons in places like Bournemouth and Scarborough, and when he had to do a thesis at art school he chose fairground art as his subject (The Times, Feb. 17, 1990).

В данном примере существительные love и affection кореферентны, что вытекает из смены их тема-рематического положения. Во втором предложении love функционирует в качестве ремы, а в третьем — уже в качестве темы, замещаясь словом affection, что доказывается присутствием определенного артикля the. Такое употребление affection вместо love свидетельствует о том, что они семантически приравнены друг к другу. Однако здесь следует говорить о нетождественном приравнивании, по крайней мере с системной точки зрения: имя love в данном высказывании выступает в третьем значении («a strong interest in, enjoyment of or liking for an object, phenomenon or activity»), но в большинстве из рассмотренных нами словарей у love в третьем значении не выделяется признак «affection». Он характерен для первого и второго значений. С другой стороны, affection обозначает чувство, направленное главным образом на человека, в силу того, что оно теплое и нежное, при этом от объекта чувства ожидается какая-то ответная реакция. Подтверждение этому находим в словаре «Funk & Wagnalls Standard Handbook of Synonyms, Antonyms, and Prepositions By James C. Fernald, L.H.D.»: «Affection, usually directed toward a living being (подчеркнуто нами. — Л.К.), expresses more warmth of feeling; we should not speak of a mother’s attachment to her babe, but of her affection or of her devotion» (с. 73).

Обратим также внимание на референционную размытость слов в данной ситуации: здесь охватывается широкий круг разнообразных неоднородных объектов чувства — конкретных физических предметов (that pier), более абстрактных явлений (the noises), людей (the people). А в третьем предложении упоминаются новые объекты — места проведения ярмарок (Bournemouth, Scarborough). Что касается номинации the art, то ее употребление здесь диффузно. Диффузность the art проявляется в том, что происходит наложение двух смыслов, то есть подразумевается как само искусство — абстрактное явление, так и конкретные его реализации в виде разного рода художественных произведений.

Поясним, что такое диффузность, более подробно, так как наш анализ потребует неоднократного обращения к ней. О таком явлении, как диффузность лексического значения, реже обозначаемом терминами недискретность и осциллирование, писали еще в первой половине прошлого века Г. Стерн (в работе «Meaning and Change of Meaning With Special Reference to the English Language», Göteborg, 1931) и С. Ульман (в публикации «Words and Their Use», London, 1951). Под этим подразумевается отсутствие четких границ между значениями многозначного слова, что проявляется в большом количестве промежуточных случаев, встречающихся в конкретных текстах. Среди более поздних обращений отечественных ученых к данному феномену отметим работы Д.Н. Шмелева (1973, 76-77 и сл.), Ю.Д. Апресяна (1974, 179-181).

Следует различать системную (языковую) и речевую диффузность. Первая заложена уже в самой системе языка и выявляется при обращении к дефинициям толковых и объяснительных синонимических словарей. При этом следует сравнивать данные нескольких авторитетных равноценных по объему фиксируемой лексики словарей с целью достижения более объективной картины исследования. Системная диффузность доставляет немало проблем лексикографам, так как им постоянно приходится делать выбор в пользу объединения или разведения значений и их оттенков. Речевая диффузность появляется в текстах, в речевых употреблениях и в простейшем виде выражается в совмещении (одновременной реализации) двух значений многозначного слова. Есть и более сложные случаи с появлением окказиональных довесков смысла, с различными прагматическими приращениями и т. п. (См. о том, как это может быть приложимо к анализу фактического материала не в креативных контекстах, а в ситуациях реального функционирования конкретного слова в многообразии его значений, в (Кульгавова 2010).)

В современных исследованиях ученые обращаются к семантическому синкретизму. Но это не простая дань моде. Семантический синкретизм сродни диффузности, но не тождественен ей, а является более сложным явлением, выходящим на концептуальный уровень. Сравним данные словарей.

В «Глоссарии психологических терминов» под редакцией Н. Губина приводится следующее определение понятия.

Синкретизм (от греч. syn- «с, вместе» и лат. cresco- «расту, увеличиваюсь») — особенность мышления и восприятия, характеризующаяся тенденцией связывать между собой разнородные явления, встречающаяся у детей раннего и дошкольного возрастов. По мнению Л.С. Выготского, синкретизм обусловлен стремлением ребенка принимать связь впечатлений за связь вещей. При этом синкретические обобщения выступают первой стадией в развитии значения слова, для которой характерен диффузный, ненаправленный перенос значения слова на ряд связанных в перцептивном плане, но внутренне не родственных друг с другом объектов (http://vocabulary.ru/dictionary/7/word).

Фундаментальный словарь американского варианта английского языка с элементами энциклопедизма «Random House Webster’s Unabridged Dictionary» содержит такую информацию о термине syncretism:

1) the attempted reconciliation or union of different or opposing principles, practices, or parties, as in philosophy or religion;

2) Gram. the merging, as by historical change in a language, of two or more categories in a specified environment into one, as, in nonstandard English, the use of was with both singular and plural subjects, while in standard English was is used with singular subjects (except for you in the second person singular) and were with plural subjects (с. 1928).

Как видно из определений, синкретизм — это объединение разнородных или противоположных теорий, явлений, понятий, смыслов, оценок. Примерами могут послужить синкретичные концепты внутреннего мира человека, интегрирующие рациональный, эмоциональный и другие компоненты.

Вернемся к нашему примеру со словами love и affection. Какие же выводы могут быть сделаны в свете вышесказанного из данного примера и подобных ему?

Имя love здесь семантически флуктуирует и демонстрирует едва уловимую диффузность. Во-первых, его третье значение сближается с первым и вторым значениями по признаку «affection». Во-вторых, его референционная отнесенность более широка, чем фиксируется словарями, которые перечисляют в качестве объектов любви в таком значении неодушевленные предметы и явления. Но справедливости ради необходимо отметить два обстоятельства. Первое — не все словари исключают человека из третьего значения. Второе — все перечисленные объекты чувства (that pier, the noises, the people, the art which went with it) можно обобщить и обозначить словом art, поскольку все они вместе символизируют для говорящего одно многогранное явление — искусство. Иными словами, для говорящего концепт The ART синкретичен: он вобрал в себя все — от пирса, его атмосферы и людей, которых можно там встретить, до собственно художественных произведений. Однако, как видно из перечисления, синкретичность носит здесь индивидуально-личностную «привязку». Отсюда и не совсем обычное употребление affection.

Семантическую флуктуацию можно объяснить здесь рядом причин разного порядка. Экстралингвистической причиной является размытость границ между разными чувствами и различными проявлениями одного и того же чувства, а также сложной взаимосвязью разнородных явлений действительности, к которым эти чувства обращены.

Пожалуй, даже более значимой здесь оказалась вторая причина — фактор субъективного свойства, связанный с особенностями индивидуального восприятия, концептуализации и категоризации мира. Субъективное членение мира отразилось на выборе языковых средств.

Что касается внутрилингвистических причин, то, вероятно, здесь срабатывает закон семантической иррадиации, когда одно значение «заражается» от другого и развивает по аналогии сходные семантические признаки.

Обратимся к несколько иного рода контекстам. Далее мы продемонстрируем, как может быть осуществлено вербальное представление пограничных, флуктуирующих чувств при помощи контактного или дистантного расположения синонимов, в частности love и affection, love и passion. Приводимые ниже примеры показывают, как нелегко бывает вербализовать эмоциональные состояния, адекватно их описать, передать их краски и динамику. Как отмечает А.А. Кирюшкина, «…очень непросто перевести в слова эмоции. Эта онтологическая трудность порождает трудность лингвистическую; слову, обозначающему эмоцию, почти невозможно дать прямое лексикографическое толкование, а порой крайне затруднительно бывает рассказать о своих чувствах, выразить переживания в речи. В.Г. Гак приводит высказывание Дидро о том, что «слов почти никогда не хватает для того, чтобы точно передать то, что чувствуешь». Подбираемые слова кажутся недостаточно яркими и неверно отражающими различные эмоциональные состояния и их оттенки» (Кирюшкина 2008, 168).

But as she went to sleep she would be conscious of a vague contentment. The basis of this contentment was the fact that she and Samuel comprehended and esteemed each other, and made allowances for each other. Their characters had been tested and had stood the test. Affection, love, was not to them a salient phenomenon in their relations (Bennett).

В данном высказывании affection и love одновременно используются для обозначения одного чувства. Об этом свидетельствуют два обстоятельства:

• употребление глагола-связки to be в единственном числе. Если бы существительные affection, love обозначали разные чувства, то глагол имел бы форму множественного числа;

• обособление имени love запятыми, что говорит о том, что оно носит при слове affection объяснительный или уточняющий характер.

Как же можно трактовать столь необычное употребление синонимов love и affection? Мы предлагаем две совершенно разные интерпретации, каждая из которых имеет право на существование и каждая из которых наводит на определенные размышления.

Первая интерпретация заключается в том, что ничего необычного в таком употреблении нет: говорящий, не проводя особого разграничения между соответствующими чувствами (в силу описанных выше причин, как-то: непрерывность границ между чувствами, их похожесть, особенности индивидуального восприятия и т. п.), столь же недифференцированно использует и слова, репрезентирующие их в языке. Иначе говоря, он их просто перечисляет (с обособлением второго слова запятыми), тем самым приравнивая их семантические пространства и делая высказывание несколько избыточным. При такой трактовке перечисление ближайших синонимов в лучшем случае служит реализации экспрессивной функции.

В рамках первой интерпретации возможно также и то, что говорящий просто невольно повторяет, имитирует услышанное в речи других носителей языка, отождествляющих love и affection, различия между которыми действительно трудно уловить без специального изучения. В защиту говорящего следует сказать, что он и не обязан знать/помнить все тонкости различий между значениями и их оттенками. В связи с этим находим интересные наблюдения над реальным функционированием слов в речи, приведенные в научно-популярной книжке «О слове — чужими словами» Б.П. Ардентова. Вот что он пишет по этому поводу: «В необычайной емкости слова можно убедиться, взяв любой толковый словарь и вникнув в толкование даже таких простых, казалось бы, слов, как нож, стол, огород и т. п. Но в повседневном использовании мы не замечаем этого. Сложность содержания слова предстает перед нами лишь в тех случаях, когда необходимо объяснить его значение…» (Ардентов 1980, 23). Более того, слово для говорящего ассоциируется в первую очередь с предметом/явлением, с которым оно связывается в «неразлучную пару»: «В обыденной практике речевого общения люди обычно не думают о собственном значении слова. Слово в их сознании непосредственно ассоциируется с предметом, который оно называет, и становится как бы его неотъемлемой частью» (там же, с. 4).

Такое приблизительное знание значений обусловлено в числе прочих причин особенностями человеческого мышления и ограниченностью возможностей нашей памяти. Например, Е. Курилович, вслед за Р. Якобсоном, вел речь о гипотетическом существовании так называемого общего значения, которое является некоей «с трудом поддающейся формулировке» абстракцией, «полезность и применимость которой к конкретным лингвистическим проблемам решит будущее» (Курилович 1962, 245, 246). В качестве примера он привел слово осел: «В общем определении значения слова осел должны, таким образом, отпасть как частные понятия «животное» и «человек», вместо которых мы подставляем понятие «живое существо, глупое и упрямое» (там же, с. 246).

По-видимому, существование такого виртуального генерализованного значения-абстракции делает возможным развитие разноплановых значений у многозначного слова, широкую приспособляемость слова в процессе коммуникации, обусловливает флуктуирующий, шифтерный характер слова в речи. Подтверждение этой мысли для слов love и affection находим в словаре «Funk & Wagnalls Standard Handbook of Synonyms, Antonyms, and Prepositions By James C. Fernald, L.H.D.», в котором после объяснения всех тонкостей различий между именем love и его синонимами сказано: «love may be briefly defined (подчеркнуто нами. — Л.К.) as strong and absorbing affection for and attraction toward a person or object» (с. 276).

Сходство со взглядами Е. Куриловича, только в иных, соответствующих современным веяниям, терминах и понятиях, находим в работе Е.Г. Беляевской (Беляевская 2007). Размышляя над семантикой широкозначных существительных с когнитивной точки зрения, этот автор предлагает одну из возможных трактовок широкозначности. Е.Г. Беляевская прибегает к концептуальной внутренней форме в многозначной лексеме. Вот что она пишет по этому поводу: «Когнитивная лингвистика исходит из представления о том, что для «превращения» ментальных сущностей, какими являются представления, понятия и блоки знаний^*, в факты языковой системы, в процессе номинации их необходимо «переструктурировать», сообщив им (или наложив на них) те структурные формы, которые характерны для языковой системы того или иного языка. В качестве такой структурирующей сущности, связывающей ментальные образования с языковой системой, выступает концептуальная внутренняя форма (КВФ), схематизированное представление или схематизированная «картинка», которая выделяет наиболее важные признаки обозначаемого на фоне других, менее важных для данного обозначения, признаков. Концептуальная внутренняя форма формирует своеобразный концептуальный «скелет» обозначаемого фрагмента действительности, превращая его в лексико-семантический вариант многозначного слова или в отдельное однозначное слово» (там же, с. 10). Е.Г. Беляевская утверждает, что КВФ является общей для всех значений многозначного слова. Функция КВФ в многозначной лексеме заключается в том, чтобы создавать основания для присоединения к ней новых значений в результате процесса номинации, а также обеспечивать смысловое и функциональное единство различных значений одного и того же слова, которые структурированы одним ментальным представлением, несмотря на то, что они обозначают разные фрагменты мира. Например, существительное thing содержит в своей КВФ указание на сущность/предмет в самом широком смысле, поэтому оно может быть отнесено к любому предметному объекту или к объекту, отождествляемому с некой предметной сущностью. КВФ существительного affair фиксирует указание на предметную сущность как на результат некоторого действия. Что касается существительного stuff, близкого по своей КВФ к thing, то оно привносит в обозначение предметной сущности указание на ее незначительность, что проявляется в пренебрежительном отношении к объекту обозначения (Would you please take your stuff out of here) (там же, с. 10-11). Анализируя эти и подобные примеры, Е.Г. Беляевская приходит к выводу, что КВФ слова способна в силу своего обобщенного характера структурировать многочисленные предметные области, формируя большое количество значений многозначного слова, и потенциально накладываться на самые разные объекты. По ее утверждению, предлагаемая теория «обладает достаточно большой объяснительной силой» (там же, с. 12-13).

Все эти вопросы заслуживают отдельных, дополнительных исследований, тем более что на реальное существование описываемых феноменов указывают факты речеупотреблений.

Вернемся к нашему примеру. Выше была изложена первая из двух предлагаемых нами интерпретаций. Однако нам больше импонирует вторая интерпретация, которая обнаруживает в говорящем более тонкое восприятие ситуации. Испытываемое героями чувство было не совсем обычным, скорее всего, оно носило пограничный характер. По-видимому, описываемое чувство было более сложным, чем то, которое обозначалось бы одним словом affection, поэтому оно и уточняется существительным love путем его постановки в постпозицию. Но в то же время это чувство не такое интенсивное, как любовь, в противном случае в предложении было бы употреблено только имя love, семантика которого уже подразумевает affection в качестве признака в данном значении. Спецификация affection при помощи love делает характер обозначаемого ими чувства более сильным, чем просто привязанность, расположение, но в то же время не таким страстным, как любовь. Сравните данные словарей, где проводится следующее разграничение между love и affection:

• Love is <…> more intense, impulsive, and perhaps passionate than affection (Funk & Wagnalls Standard Handbook of Synonyms, Antonyms, and Prepositions By James C. Fernald, L.H.D., 276);

• These nouns denote feelings of warm personal attachment or strong attraction to another person. Love is the most intense: marrying for love. Affection is a less ardent and more unvarying feeling of tender regard: parental affection (http://education.yahoo.com/reference/dictionary/entry/love).

В этом случае love выполняет при affection функцию модификатора-интенсификатора. Таким образом, слова как бы поменялись ролями: love с его более «универсальным» и широким значением уточняет смысл, вкладываемый в affection. Интересно отметить, что если произвести субституцию affection и love, то характер чувства изменится: любовь будет более близка к привязанности, то есть станет менее горячей и пылкой.

Такая интерпретация о неоднозначном характере чувства поддерживается смыслом, передаваемым всем цитируемым отрывком. В нем описывается состояние удовлетворения (contentment), которое, однако, оценивается как смутное, неопределенное с помощью признака vague, атрибутивно ему предицируемого. Далее объясняется, на чем основывается это ощущение удовлетворенности. Таким образом, пограничное чувство привязанности-любви укладывается в общую картину диффузности ощущений героини.

Рассмотрим пример, в котором имя love функционирует во втором значении — «a deep and tender affection for another person such as a friend or relative».

Dobbin was much too modest a young fellow to suppose that this happy change in all his circumstances arose from his own generous and manly disposition: he chose, from some perverseness, to attribute his good fortune to the sole agency and benevolence of little George Osborne, to whom henceforth he vowed such a love and affection as is only felt by children — such an affection, as we read in the charming fairy-book, uncouth Orson had for splendid young Valentine his conqueror. He flung himself down at little Osborne’s feet, and loved him. Even before they were acquainted, he had admired Osborne in secret. Now he was his valet, his dog, his man Friday. He believed Osborne to be the possessor of every perfection, to be the handsomest, the bravest, the most active, the cleverest, the most generous of created boys. He shared his money with him: bought him uncountable presents of knives, pencil-cases, gold seals, toffee, Little Warblers, and romantic books, with large coloured pictures of knights and robbers, in many of which latter you might read inscriptions to George Sedley Osborne, Esquire, from his attached friend William Dobbin — the which tokens of homage George received very graciously, as became his superior merit (Thackeray).

Здесь love и affection так же, как в предыдущем примере, используются для обозначения одного чувства, что подтверждается употреблением глагола to be в единственном числе (is felt). Если бы существительные love, affection обозначали разные чувства, то глагол имел бы форму множественного числа. Следует также обратить внимание на необычное употребление неопределенного артикля, явно относящегося ко всему сочетанию, — a love and affection. Можно даже утверждать, что это не словосочетание, а окказиональное слово-композит, репрезентирующее сложное пограничное чувство — некую смесь любви и привязанности, которое более точно графически следовало бы представить с помощью дефисов следующим образом: a love-and-affection. Поскольку антецедентным словом здесь является love, а affection его уточняет, то семантически более сильным оказывается affection. Иными словами, смысловой акцент делается на affection, то есть описываемое чувство ближе к привязанности, расположению. Вторая (после тире) номинация an affection подтверждает высказанную мысль и указывает на то, что в чувстве превалировала такая его составляющая, как привязанность, поскольку языковая репрезентация affection во втором случае «поглотила» love.

Последние два из проанализированных выше примеров любопытны тем, что показывают, как можно представить пограничные чувства путем постановки слова в ту или иную синтаксическую позицию в предложении и посредством определенного расположения синонимов (в данном случае контактного). Кроме того, они демонстрируют едва уловимую подвижность, флуктуарность семантики слова.

В следующих примерах рассмотрим корреляцию имен love и passion.

Вопрос о статусе passion по отношению к love спорен, а данные словарей противоречивы, ср.:

• в словаре «Funk & Wagnalls Standard Handbook of Synonyms, Antonyms, and Prepositions By James C. Fernald, L.H.D.» passion отсутствует в списке синонимов слова love;

• в словаре «Webster’s Dictionary of Synonyms. A Dictionary of Discriminated Synonyms with Antonyms and Analogous and Contrasted Words» passionрассматривается как слово со сходным, аналогичным значением (помета Ana.) в ряду таких слов, как fervor, enthusiasm, zeal;

• в сетевом ресурсе «Encarta® World English Dictionary (North American Edition)» слово passion представлено в списке синонимов.

Примеры со словом passion трудно интерпретировать, поскольку, если можно так выразиться, оно «отягощено своей этимологией и многозначностью». Так, по данным этимологического словаря «Online Etymology Dictionary», значение «strong emotion, desire» появилось у него в конце XIV века; значение «sexual love» датируется 1580-ми годами; а смыслы «strong liking, enthusiasm, predilection» фиксируются с 30-х годов XVII века (http://www.etymonline.com/index.php). Таким образом, passion может обозначать и сильное чувство вообще, то есть быть гиперонимом («any strong or intense feeling or emotion, such as love, hatred, joy, anger»), и именовать сильное сексуальное влечение («strong sexual desire»), и относиться к сильной симпатии и энтузиазму («a strong liking or enthusiasm»).

Первое из перечисленных значений представляет особый интерес для анализа, поскольку его широкая денотативная составляющая, как зонтик, накрывает различные эмоциональные состояния и делает слово passion приложимым к любым сильным, интенсивным чувствам/эмоциям. В целом имя passion отличается от love тем, что объем выражаемого им понятия шире, так как оно может относиться не только к любви, но и к ненависти, и к гневу, и к радости. Соответственно его признаковый состав, характеризующий конкретное чувство, беднее. Иными словами, имя love более «красочно» в описании чувства любви. Однако именно гиперонимичность имени passion отвечает за его коммуникативную гибкость, позволяет ему ситуативно расширять границы своей семантики, поскольку уже на системном уровне у этого слова запрограммированы потенциальные возможности речевого семантического синкретизма.

Размышления над этим значением позволили нам выделить четыре типа синкретичного употребления. Речевой синкретизм всегда обусловлен различными факторами субъективного свойства и поэтому выводит нас на концептуальный уровень с иерархией разнородных смыслов, оценок.

Первый тип охватывает ситуации, когда в центре внимания оказывается одно из чувств, перечисляемых в словарях (любовь, ненависть, радость или гнев), но за счет ситуативного «преломления» passion окказионально впитывает различные дополнительные смыслы. В следующем примере речь идет о любви:

…and that though her love for her daughter was vast enough to include all the colours of love, it was not without a shade of tyranny: she loved her daughter not for her daughter’s sake, but for her own. She longed to free herself from this ignoble bond; but the passion was too fierce to cope with (Wilder).

Здесь passion, позиционно следуя за love, флуктуирует в сферу богатых красками эмоций и окказионально впитывает не только все краски любви (vast enough to include all the colours of love), но и целый комплекс дополнительных смыслов:

• тиранические поведенческие реакции, не свойственные классическому пониманию любви (a shade of tyranny);

• тесно связанная с тираническим поведением причинно-следственными отношениями, но не свойственная классическому пониманию любви эгоистичность чувства (she loved her daughter not for her daughter’s sake, but for her own);

• желание избавиться от этой зависимости, которая негативно оценивается как постыдная (she longed to free herself from this ignoble bond), а чувство — как неистовое, безудержное (fierce).

Таким образом, употребление passion в этом примере синкретично, поскольку вбирает в себя целый комплекс противоречивых (позитивных и негативных) эмоций, поведенческих реакций и оценок.

Второй тип включает ситуации, когда, образно выражаясь, вся палитра чувств, перечисленных в словарях (и любовь, и ненависть, и радость, и гнев), расцвечивает один и тот же объект. Такие примеры трудно найти, но они подсказываются формулировками словарных дефиниций.

Yet, the scene we entered had been tirelessly reproduced, in stale and meticulous, absolutely libellous detail, in countless musical comedies and innumerable pork-chop-in-the-sky films: the niggers, moving in uncanny time to the music, hips, hands, and feet working, all flashing teeth and eyes, without a care in the world. It was my own uneasiness as we entered which afforded me my key to the domestic fantasy. The music was loud and aggressive. If it held the heat of love, it equally held the heat of fury, and it could not be described as friendly. Passion is not friendly. It is arrogant, superbly contemptuous of all that is not itself, and, as the very definition of passion implies the impulse to freedom, it has a mighty, intimidating power. It contains a challenge. It contains an unspeakable hope. It contains a comment on all human beings, and the comment is not flattering. How logical, then, that those who had been saved by those exquisite qualities with which they had invested the fact of their colour and the accidents of their history, should, immediately, inevitably, and helplessly, regard the passion of their servitors as proof that their servitors were less than human and deserved the sentence meted out to them by that God whom the saved had purchased (Baldwin).

В данном примере страсть включает два чувства из обозначенных в словарях — это любовь и гнев. Последнее актуализируется словом fury, которое выражает бóльшую степень интенсивности эмоций, чем anger. На эти ядерные смыслы накладывается большое количество других личностных смыслов, раскрывающих субъективное мировидение говорящего.

Третий тип синкретичного употребления так же, как в первых двух случаях, подразумевает синтез различных чувств. Отличие состоит в том, что эти чувства направлены на разные объекты, поэтому без специального изучения более широкого контекста бывает трудно идентифицировать складываемое из них ощущение как синкретичное. Так, например, следующее описание построено на противопоставлении двух эмоций, направленных не на один, а на разные объекты, — любви к одному мужчине и ненависти к другому мужчине:

Mrs. Arbuthnot: You are right. We women live by our emotions and for them. By our passions, and for them, if you will. I have two passions, Lord Illingworth: my love of him, my hate of you. You cannot kill those. They feed each other.

Lord Illingworth: What sort of love is that which needs to have hate as its brother?

Mrs. Arbuthnot: It is the sort of love I have for Gerald. Do you think that terrible? Well, it is terrible. All love is terrible. All love is a tragedy. I loved you once, Lord Illingworth. Oh, what a tragedy for a woman to have loved you! (Wilde).

Разнообъектность любви и ненависти (my love of him и my hate of you) вкупе с употреблением passion во множественном числе свидетельствуют о дискретности чувств. Однако общая картина сложного эмоционального состояния героини, напротив, синкретична. Во-первых, любовь и ненависть питают друг друга (They feed each other). Во-вторых, они родственны друг другу (What sort of love is that which needs to have hate as its brother?). В-третьих, ненависть ко второму мужчине — это не что иное, как трансформация ранее испытываемой любви (I loved you once, Lord Illingworth).

Этот пример интересен также тем, что в нем в одном высказывании совмещаются сразу три номинации — гиперонимическая passions и гипонимические love и hate, репрезентирующие противоположные чувства.

В четвертом типе синкретизм накладывается на диффузность.

Выше мы уже отмечали, что существуют трудности в трактовке речевого материала с именем passion. Одна из них состоит в невозможности всегда точно идентифицировать значение, в котором слово употреблено. Особенно это касается первого («any strong or intense feeling or emotion, such as love, hatred, joy, anger») и второго («strong sexual desire») значений. Ситуация осложняется их совмещенными диффузными употреблениями.

Контекст обычно снимает неоднозначность, но иногда бывает непонятно, что именно имеется в виду. Примечательно, что не во всех словарях проводится разграничение первого и второго значений. Так, в словаре «Wordsmyth — The Premier Educational Dictionary-Thesaurus» первая дефиниция к passion сформулирована так: any strong or intense feeling or emotion, esp. love, sexual desire (подчеркнуто нами. — Л.К.), or hatred (http://www.wordsmyth.net/#we). Таким образом, неопределенность заложена уже в системе языка.

Так, в следующем примере употребление passion и диффузно, и синкретично.

«When my friend came back from Boulogne he knew that he was madly in love with Alix and he had arranged to meet her again in a fortnight’s time when she would be performing at Dunkirk. He thought of nothing else in the interval and the night before he was to start, he only had thirty-six hours this time, he could not sleep, so devouring was the passion that consumed him. Then he went over for a night to Paris to see her and once when she was disengaged for a week he persuaded her to come to London. He knew that she did not love him. He was just a man among a hundred others and she made no secret of the fact that he was not her only lover. He suffered agonies of jealousy but knew that it would only excite her ridicule or her anger if he showed it. She had not even a fancy for him. She liked him because he was a gentleman and well dressed. She was quite willing to be his mistress so long as the claims he made on her were not irksome. But that was all. His means were not large enough to enable him to make her any serous offers, but even if they had been, liking her freedom, she would have refused. <…> Don’t think he didn’t struggle against his passion. He knew it was madness; he knew that a permanent connection between them could only lead to disaster for him. He had no illusions about her: she was common, coarse and vulgar. She could talk of none of the things that interested him, nor did she try, she took it for granted that he was concerned with her affairs and told him interminable stories of her quarrels with fellow-performers, her disputes with managers and her wrangles with hotel-keepers. What she said bored him to death, but the sound of her throaty voice made his heart beat so that sometimes he thought he would suffocate. <…> At last my friend managed to pull himself together. He was disgusted by the sordidness of his intrigue; there was no beauty in it, nothing but shame; and it was leading to nothing. His passion was as vulgar as the woman for whom he felt it. <…>» (Maugham).

Во-первых, данный пример демонстрирует диффузное наложение смыслов «a strong, intense feeling, such as love» и «strong sexual desire», что поддерживается употреблением слов devouring, consumed, mistress, а также содержанием данного отрывка и контекстом всего рассказа. Во-вторых, здесь можно также говорить о синкретизме, поскольку на эмоциональную составляющую накладываются разного рода физические ощущения и реакции (помимо тех, которые выражаются в словарных дефинициях, то есть strong sexual desire): отсутствие сна (he could not sleep), учащенное сердцебиение с опасностью удушья (his heart beat so that sometimes he thought he would suffocate). Кроме того, страдает рациональное начало героя (He thought of nothing else in the interval; He knew it was madness). Еще больше усложняет картину общая негативная оценка ситуации.

Итак, мы попытались изложить анализ синкретизма на материале только одного значения многозначного слова passion. Тогда логично предположить, что у многозначного слова каждое из значений может участвовать в выражении синкретичных смыслов в речи, что:

1) с концептуальной точки зрения вытекает из соотнесенности отдельных значений многозначного слова с разными фрагментами действительности и, следовательно, их вхождения в соответствующие каждому из них области одной и той же концептосферы или даже разных концептосфер;

2) с собственно языковой точки зрения обусловлено двойственностью природы многозначного слова: с одной стороны, его значения объединены общими признаками, а с другой — имеют различительные (дифференциальные) признаки.

Эти вопросы требуют дополнительных исследований.

Нетрудно заметить, что в приводимых примерах со словом passion расположение синонимов в тексте дистантное. По нашим наблюдениям, такое расположение нередко образует своего рода рамку, которую открывает один из синонимов и замыкает другой. При этом синонимы служат разным целям:

• они отражают статику одного и того же чувства:

It was no mean passion, but without money, and a good deal of it, likely to remain a love as airy as her skirts; and Dartie never had any money… (Galsworthy);

• синонимы иллюстрируют динамику одного и того же чувства:

Love filled his soul, that love of boy for girl which knows so little, hopes so much, would not brush the down off for the world, and must become in time a fragrant memory — a searing passion — a humdrum mateship — or, once in many times, vintage full and sweet with sunset colour on the grapes (Galsworthy);

• синонимы участвуют в выражении гаммы переживаний:

That was perhaps the cause of the peculiar quality of Dirk’s love for his wife. I had noticed in it something more than passion (Maugham);

She knew it was the passion that comes with love and is part of love (Cartland);

• синонимы используются для номинации разных чувств и их оттенков:

From the moment they had prayed together there had been a close affinity between them, but he had not realised at first it was love.

It was a very different love from what he had ever felt before.

That was why he had not recognised it.

It was not the wild burning fire of passion.

That was something completely physical and what he had felt for Fiona and the women before her.

He knew now that Lavela worshipped him as he worshipped her (Cartland).

Номинируя разные чувства и их оттенки, синонимы служат сравнению и противопоставлению чувств. В нашем распоряжении имеются контексты, которые можно подвести под формулы A not B и A and B. В последнем случае расположение, естественно, недистантное.

Пример с актуализацией формулы A not B:

«I don’t love much.»

«Yes,» he said. «You do. What you tell me about in the nights. That is not love. That is only passion and lust. When you love you wish to do things for. You wish to sacrifice for. You wish to serve.» (Hemingway).

Пример с актуализацией формулы A and B:

It was not as if Graham had kissed her, he pondered. It was Paula who had kissed Graham. That was love, and passion (London).

Как видно из этих примеров и примеров со словом affection в начале статьи, второй синоним выполняет важные функции: он уточняет/дополняет смысл, передаваемый первым, или показывает, во что трансформировалось чувство, обозначенное первым синонимом. Однако бывают и другие случаи, когда для определения отправной точки в развитии чувства следует обращать внимание на сочетающиеся лексемы (особенно с темпоральным значением) и другие маркеры, диагностирующие характер чувств. Например:

Love’s flame flickers and dies, Reason returns to her throne, and you aren’t nearly as ready to hop about and jump through hoops as in the first pristine glow of the divine passion (Wodehouse).

Здесь точкой отсчета, наоборот, является страсть (passion), на что указывает дескрипция the first pristine glow со словами first и pristine с их семантикой первоначальности. В отрывке описана трансформация чувства, но не из страсти в любовь, поскольку синонимы относятся к одному и тому же эмоциональному состоянию, что достигается путем «облагораживания» смыслов passion с помощью атрибута divine. Благодаря этому passion здесь флуктуирует в сферу более возвышенных концептов. Во что же тогда трансформируется чувство? Оно просто постепенно угасает.

Сравните пример.

And so the little wooden house was built in which he had now lived for many years, and Sally became his wife. But after the first few weeks of rapture, during which he was satisfied with what she gave him, he had known little happiness. She had yielded to him, through weariness, but she had only yielded what she set no store on. The soul which he had dimly glimpsed escaped him. He knew that she cared nothing for him. She still loved Red, and all the time she was waiting for his return. At a sign from him, Neilson knew that, notwithstanding his love, his tenderness, his sympathy, his generosity, she would leave him without a moment’s hesitation. She would never give a thought to his distress. Anguish seized him and he battered at that impenetrable self of hers which sullenly resisted him. His love became bitter. He tried to melt her heart with kindness, but it remained as hard as before; he feigned indifference, but she did not notice it. Sometimes he lost his temper and abused her, and then she wept silently. Sometimes he thought she was nothing but a fraud, and that soul simply an invention of his own, and that he could not get into the sanctuary of her heart because there was no sanctuary there. His love became a prison from which he longed to escape, but he had not the strength merely to open the door — that was all it needed — and walk out into the open air. It was torture and at last he became numb and hopeless. In the end the fire burnt itself out and, when he saw her eyes rest for an instant on the slender bridge, it was no longer rage that filled his heart but impatience. For many years now they had lived together bound by the ties of habit and convenience, and it was with a smile that he looked back on his old passion (Maugham).

Здесь точкой отсчета опять является страсть (passion), что доказывается присутствием атрибутивного темпорального признака old. И так же, как в предыдущем примере, показана динамика ощущений и реакций, но это не переход из страсти в любовь, а целая «эпопея» меняющихся переживаний героя. Отличие данного примера от предыдущего заключается в том, что употребление passion здесь более прагматически нагруженно: оно призвано обозначить такой первоначальный этап в сложной череде ощущений героя, как этап страстной любви, любви-страсти. Далее она переходит в любовь-страдание (Anguish seized him) и любовь-горечь (His love became bitter), становится темницей, из которой хочется вырваться (His love became a prison from which he longed to escape), а затем наступает фаза внутреннего оцепенения и безнадежности (he became numb and hopeless), которая сменяется длительным периодом (for many years) угасания чувства (the fire burnt itself out, bound by the ties of habit and convenience).

Подведем некоторые итоги проведенного анализа.

Изучение семантико-прагматических и функциональных особенностей синонимов показывает, что и диффузность, и семантический синкретизм имеют как системный, так и речевой характер. Диффузность и синкретизм могут накладываться друг на друга. Многозначное слово обладает потенциалом для синкретичного употребления в речи в каждом из своих значений, что обусловлено как собственно языковыми, так и концептуальными различиями отдельных его значений. И диффузность, и синкретизм являются яркими проявлениями такого свойства языкового знака, как способность к флуктуации.

Представленное исследование позволяет несколько по-иному взглянуть на употребление и расположение синонимов в тексте. Их совместная встречаемость и позиция в тексте могут быть обусловлены не только и не столько необходимостью избегания повторов и желательностью варьирования лексических средств выражения, а также стремлением усилить экспрессивность высказываний, сколько являются, с одной стороны, отражением объективной неопределенности и пограничности явлений, различных их трансформаций и переходных моментов (в нашем случае чувств), а с другой — следствием субъективной неопределенности и/или сложности восприятия разнообразных объектов реальности (в нашем случае предметов, явлений, на которые направлены чувства, эмоциональные реакции).

Как мы убедились, апелляция к внеязыковой недискретности действительно помогает объяснить некоторые языковые и речевые феномены и процессы, так или иначе обусловленные смежностью и «взаимопереходящностью» понятий и концептов, их динамичностью. В других случаях на первый план выходит «человеческий фактор», связанный с особенностями индивидуального восприятия, концептуализации и категоризации мира, когда субъективное членение мира оказывает решающее влияние на выбор языковых средств.

В заключение отметим, что недискретность границ между явлениями действительности и, как следствие, размытость денотативной сферы и концептуальных пространств абстрактной лексики обусловливают ее коммуникативную подвижность, семантическую флуктуацию и широкий диапазон варьирования ее употреблений (включая семантический синкретизм), репрезентирующих различные пограничные случаи, которые могут быть проинтерпретированы более точно только исходя из позиции слова в предложении и тексте.

Литература

1. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика (синонимические средства языка). — М.: Наука, 1974.

2. Ардентов Б.П. О слове — чужими словами. — Кишинев: Штиинца, 1980.

3. Беляевская Е.Г. Семантика широкозначных существительных с когнитивной точки зрения // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Сер. Лингвистика. Вып. 532: Теория и практика лексикологических исследований. — М.: Рема, 2007. — С. 4-13.

4. Гак В.Г. Сопоставительная лексикология (На материале французского и русского языков). — М.: Междунар. отношения, 1977.

5. Демьянков В.З. Теория прототипов в семантике и прагматике языка // Структуры представления знаний в языке: сборник научно-аналитических обзоров. — М.: ИНИОН РАН, 1994.

6. Кирюшкина А.А. Вторичная номинация эмоций // Язык и дискурс в статике и динамике: тезисы докл. Междунар. науч. конф., Минск, 14-15 ноября 2008 г. / ред. колл.: З.А. Харитончик (отв. ред.), А.М. Горлатов (и др.). — Мн.: МГЛУ, 2008.

7. Кронгауз М.А. Норма: Семантический и прагматический аспекты // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: сб. статей в честь Н.Д. Арутюновой / отв. ред. Ю.Д. Апресян. — М.: Языки славянской культуры, 2004.

8. Кульгавова Л.В. Дискретность / недискретность явлений действительности и значение говорящего // Когнитивные аспекты языкового значения 3: Вестник ИГЛУ. Сер. Лингвистика. № 5. — Иркутск: ИГЛУ, 2000а. — С. 77-85.

9. Кульгавова Л.В. Индивидуальное значение говорящего // Когнитивный анализ слова. — Иркутск: Изд-во ИГЭА, 2000б. — С. 160-204.

10. Кульгавова Л.В. Расплывчатость значения — ингерентное свойство слова // Фразеология в дискурсах разных типов: Вестник ИГЛУ. Сер. Лингвистика. Вып. 3. — Иркутск: ИГЛУ, 2000в. — С. 33-47.

11. Кульгавова Л.В. Это «клевое» слово cool, или один из китов американского английского // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Серия Филология. № 2 (10). — Иркутск: ИГЛУ, 2010. — C. 55-67.

12. Курилович Е. Очерки по лингвистике. Сборник статей. — М.: Издательство иностранной литературы, 1962.

13. Лабов У. Структура денотативных значений // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 14: Проблемы и методы лексикографии. — М.: Прогресс, 1983.

14. Синкретизм // Глоссарий психологических терминов / под ред. Н. Губина. — Режим доступа: http://vocabulary.ru/dictionary/7/word.

15. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики (на материале русского языка). — М.: Наука, 1973.

16. Funk & Wagnalls Standard Handbook of Synonyms, Antonyms, and Prepositions By James C. Fernald, L.H.D. — New York: Funk & Wagnalls Company, 1947.

17. Jackendoff R. Semantics and Cognition. — Cambridge, Massachusetts; London, England: The MIT Press, 1986.

18. Love // American Heritage Dictionary of the English Language. — Режим доступа: http://education.yahoo.com/reference/dictionary/entry/love.

19. Love // Encarta World English Dictionary (North American Edition) © & (P) 2009 Microsoft Corporation. Developed for Microsoft by Bloomsbury Publishing Plc. — Режим доступа: http://encarta.msn.com/encnet/features/dictionary.

20. Love // Wordsmyth — The Premier Educational Dictionary-Thesaurus. — Режим доступа: http://www.wordsmyth.net/?ent=love.

21. Passion // Online Etymology Dictionary. — Режим доступа: http://www.etymonline.com/index.php?term=passion.

22. Passion // Wordsmyth — The Premier Educational Dictionary-Thesaurus. — Режим доступа: http://www.wordsmyth.net/#we.

23. Random House Webster’s Unabridged Dictionary. — New York: Random House, 2001.

24. Taylor J.R. Linguistic Categorization: Prototypes in Linguistic Theory. — Oxford: Clarendon Press, 1989.

25. Webster’s Dictionary of Synonyms. A Dictionary of Discriminated Synonyms with Antonyms and Analogous and Contrasted Words. — New York: C. Merriam, 1942.

26. Webster’s New Encyclopedic Dictionary. — New York: BD & L, 1993.