Слово в предложении - Л.М. Ковалева 2010

Лексическая единица в высказывании
Прагмасемантический анализ как методологическая основа исследования диапазона смысловых реализаций слова

Л.С. Гуревич

Общетеоретические проблемы существующих исследовательских парадигм и методологическое обоснование выбора прагмасемантического анализа в определении интерпретанты смысла высказывания

Абстрагируясь от уже ставшего привычным анализа предложения, которое не так давно определялось в его пропозициональной функции как «воплощение Семантики языка» (Степанов 1981, 4), обратимся к другой, менее изученной, а потому достаточно полемичной и спорной стороне рассматриваемой проблемы — к проблеме отношения пользователя языка к языковому знаку в процессе коммуникации, а именно: к прагмасемантическому анализу слова в предложении в его функциональном аспекте в качестве единицы коммуникации.

Повышенный интерес к этой области лингвистического знания обусловлен тем фактом, что до определенного момента, в период доминирования концепции классического структурализма, характеризовавшейся развитием «языка в себе и для себя», коммуникация рассматривалась без учета глубокой антропоцентричности данного социального действия. Как следствие, в данной концепции анализ коммуникативного действия с позиции языковой структуры представал перед исследователем в достаточно упрощенной форме, «словно никто ничего не утверждает, ничего не отрицает, ни о чем не вопрошает, ни к чему не приглашает и не восклицает; получается, что некому воспринимать речь, а значит, и отвечать, исполнять, реагировать» (Ажеж 2003, 222). Основным существенным недостатком данного подхода являлось игнорирование того факта, что языковая система не функционирует обособленно от ситуации общения, не «живет» по своим внутренним, не зависящим от внешних обстоятельств законам, а «приспосабливается» в каждом конкретном случае к интерлокутивным отношениям коммуницирующих личностей.

Исследованию прагматической составляющей речи посвящено немало современных научных публикаций, однако среди них очень редким является исследование интерлокутивных взаимодействий коммуникантов, в большой степени влияющих на интерпретативную составляющую высказывания, определяющую всю широту когнитивного основания слова. Под когнитивным основанием слова здесь понимается весь спектр гипотетически возможных, модулируемых в процессе коммуникации смыслов, приписываемых данной языковой единице.

Необходимость прагмасемантического подхода к исследованию языковых единиц обусловлена обсуждаемой на протяжении не одного десятка лет проблемой, которую можно обозначить как соотношение значения и смысла. Эта проблема не нова, в известной степени изучена, и выведено основное заключение: значение не равно смыслу. Значение языкового знака «определяет то, какие свойства будут приписаны реалии, если она будет обозначена языковым знаком. Однако каким объектам будут приписаны эти свойства, зависит не от языка, …распределение объектов реального мира по денотативным классам различных языковых единиц не предопределяется однозначно значением этих единиц» (Селиверстова 2004, 47). С данным утверждением соглашается большинство современных исследователей, но вопреки всеобщему консенсусу в данном вопросе, большинство языковых исследований сводится к привычному лексико-семантическому разбору с вычленением интегративных и дифференциальных признаков в семантике лексических единиц, что является основанием для определения значения слова. Исследование смысла, моделируемого в процессе общения и являющегося определяющим в интерпретации (понимании) слов собеседника в коммуникации, чаще всего остается «за кадром» семантических изысканий. Смысл исследуется недифференцированно в лексико-синтаксическом единстве фраз и предложений и нередко трактуется как некая сущность, моделируемая конфигуративными признаками входящих в словосочетания и предложения слов. В традиционных лингвистических исследованиях смыслы используются для верификации объема значений лексических единиц, где регулярно актуализируемые смыслы вносят в список семантических компонентов слова, а окказиональные смысловые реализации относят к контекстуально обусловленным значениям слова или к сдвигам в его семантике. Кроме того, в семантических теориях смысл обычно выявлялся в изолированных предложениях, оказываясь в действительности «псевдосмыслом, теоретическим конструктом, абстрагированным от тех аспектов содержания, которые появлялись в актуальном предложении, т. е. при употреблении в общении» (Матвеева 1993).

«Подвижность» или «растворенность» смысла в контексте, обнаруживающего себя как в актуализации различных лексико-семантических вариантов слова в предложении, так и в ближайшем семантическом окружении исследуемой единицы, являются основанием для исследователей утверждать, что смысл моделируется в процессе коммуникации, и готовых смыслов в природе не существует. Таким образом вскрывается недостаточность традиционных семантических исследований, так как они не дают полного понимания того, что сообщается в процессе коммуникации. Несмотря на глубокую проработанность конкретных лексических значений слова, о его смысле приходится догадываться в каждом конкретном случае. Однако, несмотря на то, что смыслы моделируются в процессе коммуникации, остается неясным, насколько широк диапазон смысловых реализаций языковой единицы и является ли он настолько безграничным и трудно предсказуемым, что его невозможно охватить в конкретном языковом исследовании.

Анализ некоторых типов смысловых реализаций слова стал возможен в рамках фреймовых и концептуальных исследований, где, например, контекстуально обусловленные значения слов, регулярно «выпадающие» из исследовательского поля традиционной семантики, стали доступны для адекватного описания с помощью когнитивных моделей, объясняющих данный феномен посредством таких когнитивных механизмов, как «перекрещивание фреймов», «особенности языковой концептуализации слова», «бленды ментальных пространств» и пр.

Таким образом, когнитивный подход обеспечил более широкий спектр исследования смыслового содержания лексических единиц: акцентированное внимание к экстралингвистическим факторам, кардинально влияющим на функционирование языковой единицы в речи, позволило решить проблему диапазона смысловых реализаций слова, охватив в исследовании весь его когнитивный потенциал.

Именно на этом этапе в очередной раз «всплывает» проблема соотношения значения и смысла. Увлеченность анализом смысловых реализаций слова уводит исследователей от его значения: иногда лексической единице приписываются «чужие» значения (как правило, это семантические компоненты, входящие в состав семантики сочетающихся с данным словом лексических единиц), иногда обнаруживается подмена языкового анализа анализом реальной действительности, что выходит за рамки лингвистических исследований.

Ввиду того, что достаточно редко в работах озвучивается конечная цель исследования, а выводы не получают общетеоретического обоснования, замыкаясь на частных заключениях, касающихся особенностей семантики конкретных языковых единиц, создается впечатление, что автор лингвистического описания недостаточно полно осознает, с какой целью оно проводилось и к каким глобальным выводам можно прийти в связи с проделанной работой. На подобную мысль наводят «смешанные» методики исследования, используемые авторами для семантического анализа, где «перекрещиваются» традиционные описания с концептуальными, конечным результатом которых становится некое гибридное сращение лексико-семантических полей, принадлежащих системе языка, с фреймами, концептами и другими структурами, относящимися к ментальной сфере. Безусловно, интегративные исследования в настоящее время приветствуются в лингвистике, но, как нам мыслится в этой ситуации, они должны проводиться поэтапно для решения конкретных исследовательских задач, будь то определение семантики лексической единицы (исследование лексико-семантического поля с синонимическими рядами слов) или ее когнитивного содержания (концептуальные исследования, фреймовые описания), а не допускать гибридных сращений. Так, например, говоря об иерархической структуре фрейма, некоторые исследователи забывают о том, что иерархия данной ментальной структуры не тождественна иерархии лексико-семантического поля. В ней не принято вычленять «центр» и «периферию», иерархия представлена основным (mother frame) и второстепенным (subframe) фреймами, а соотношение элементов структуры — в виде сети узлов и связей между ними, а не схемой с концентрическими кругами, принятой условно для структурирования лексико-семантического поля (Минский 1979, Караулов 1987, Беляевская 1992, Баранов 1993, Lowe 1997, Baker 1997, Lakoff 1997, Talmy 1976, Geeraerts 1997).

Подмена языкового анализа анализом реальной действительности в некоторых работах обусловлена особенностью когнитивного подхода, допускающего использование в анализе семантики слова экстралингвистических факторов. Однако стоит отметить, что введение в лингвистический анализ экстралингвистического знания (например, для описания фрейма «Commercial Transaction» исследователями могут вводиться такие смысловые узлы, как «наличный / безналичный расчет», «сдача при наличном расчете» и т.д.) обусловлено тем, что уровень детализированного знания о мире дает возможность для правильного грамматического разбора и определения функций сходных членов предложения (например, в предложении He bought a candy bar with a red wrapper и He bought a candy bar with $ 20 bill). В то же время это допущение оговаривается в исследовании и подчеркивается, что знание о мире (world knowledge) значительно шире лингвистического знания (linguistic knowledge), и что в анализе не производится подмены лингвистического описания описанием реальной действительности, экстралингвистические компоненты выполняют во фреймовой структуре семантические роли смысловых узлов, обеспечивающих единство и связность фрейма (Lowe 1997, Baker 1997, Geeraerts 1997).

Подобное замечание можно сделать и по поводу репрезентации структуры концепта, которую наделяют «центром» и «периферией», исходя из его специфического (узкого) определения как «конструкта, репрезентирующего ассоциативное поле имени», где наиболее «актуальным ассоциациям» для носителей языка приписывается позиция «ядра» концепта, а менее значимым — «периферии» (Карасик 2004, 77). Тем не менее, большинство ученых признает за концептом его ментальную природу и, в связи с тем, что трудно представить мыслительный конструкт «более центральным» или «более периферийным», предлагают иные способы репрезентации и описания его структуры.

Данные уточнения необходимы для того, чтобы отчетливо обозначить то, что иногда выпадает из поля зрения исследователей, прибегающих к созданию описанных выше гибридных сращений. А именно: традиционное семантическое описание позволяет определить объем значения лексической единицы, ее соотнесенность с классом денотатов; концептуальное описание определяет когнитивный потенциал слова, диапазон его смысловых реализаций.

Большинство исследователей отмечает, что при анализе аудитивного акта (акта слушающего) понимание (в интерпретации В.В. Богданова — это расшифровка намерений говорящего) играет определяющую роль, поскольку оно может повлечь за собой изменение сознания слушающего и какие-либо конкретные действия в связи с услышанным. При этом интерпретатор накладывает на текст свою историческую, социокультурную и индивидуальную парадигму, что можно иначе назвать преломлением информации через когнитивное пространство слушающего.

Исследование коммуникации и метакоммуникации, таким образом, не должно и не может быть привязано исключительно к поиску денотативных соответствий языковых единиц — исследованию лексических значений слов. Наиболее логичным методом исследования следовало бы признать прагмасемантический (коммуникативно-функциональный) анализ в силу специфики данных феноменов.

Прагмасемантический анализ слова представляет собой комбинированное исследование семантики и прагматики языковой единицы, содержащее симультанное или поэтапное исследование объема значения слова и его смысловых реализаций в контексте, причем особое внимание уделяется прагматической составляющей смысловых реализаций, позволяющей наиболее точно интерпретировать «значение говорящего» и «значение слушающего». В данном подходе учитываются различные аспекты когнитивного пространства^* коммуникантов (лингво-культурные, социальные, гендерные, возрастные, психологические и др.), влияющие тем или иным образом на моделирование смысла в высказывании. Таким образом, прагмасемантический анализ слова органично вписывается в парадигму существующих методов дискурсивных исследований, рассматривающих особенности «живого» функционирования слова в коммуникативном и метакоммуникативном взаимодействиях.

Факторы, влияющие на диапазон смысловых реализаций слова в предложении

Роль метакоммуникативной единицы в формировании смысла высказывания

Как упоминалось ранее, некоторые современные лингвистические исследования сводятся к анализу денотативных ситуаций, обозначаемых тем или другим словом. В частности, именно такого типа анализ широко представлен в научной литературе в обзоре инвективной лексики, на котором остановимся здесь подробно.

Упрощенная схема репрезентации анализа инвективной лексики чаще всего содержит только оценивание самой ситуации унижения, т.е. некоего референта, закрепленного за языковой единицей, актуального денотата, относящегося больше к окружающей нас действительности, чем к ситуации общения как таковой, тогда как функция метакоммуникативного предиката^* в речи совершенно выпускается из виду. Функционально метакоммуникативные предикаты также достаточно информативны, однако информация не лежит на поверхности высказывания, она вычленяется с помощью дополнительных средств (маркеров) в процессе коммуникации. В работах отечественных и зарубежных исследователей инвективная лексика соотносится с коммуникативной «игрой на понижение» (Федосюк 1997, Иссерс 2006 и др.), в рамках которой признается, что в основе любого унижения как социального действия лежит базовая стратегия дискредитации личности, на которую «работают» множество тактик, таких, как оскорбление, высмеивание, насмешка, издевка и многие другие. Между тем, несмотря на справедливость данных замечаний, из виду выпускается метакоммуникативный характер глаголов унижения или оскорбления, заключающийся в особенности репрезентации коммуникации, а именно: в одновременном введении двух коммуникативных ситуаций: текущей (момент говорения) и предшествующей / прецедентной (содержание высказывания о предшествовавшей коммуникативной ситуации). Анализируется, чаще всего, прецедентная коммуникативная ситуация, т.е. содержание высказывания, в котором выявляются Деятель (Обидчик) и Контрагент действия (Обиженный), а также указываются условия ситуации унижения, стратегии и тактики Деятеля и т.д., в то время как стратегии и тактики Говорящего, сообщающего о ситуации оскорбления или унижения, остаются за пределами лингвистического анализа. Можно было бы допустить, что основной смысл высказывания заключается именно в смысловом содержании прецедентной коммуникативной ситуации, однако это утверждение является достаточно спорным. Сравним три примера, два из которых представляют собой введение ситуации оскорбления посредством метаоператора^* говорить / сказать в прямой и косвенной речи, третий — посредством метакоммуникативного предиката оскорбить:

1)  Иван сказал: «Да ты, Петр, нахал, каких свет ни видывал!»

2)  Иван сказал, что Петр очень невоспитанный человек (нахал).

3)  Иван оскорбил Петра, (назвав его нахалом).

Несмотря на идентичность репрезентируемой в высказывании денотативной ситуации во всех трех примерах, при приближенном рассмотрении можно отметить существенные отличия в прагматической составляющей высказываний. Первый пример демонстрирует полный отказ Говорящего от оценочных суждений, который позволяет Слушающему самостоятельно определить стратегическую направленность высказывания: оскорбление или, в редком случае, даже комплимент (Какой молодец Иван, переборол, наконец-то, в себе нерешительность и высказал этому нахалу все, что о нем думал!). С точки зрения оценочного компонента высказывания косвенную речь можно рассматривать как «переходную» форму метакоммуникативного высказывания, в котором Говорящий предлагает собственную интерпретацию ситуации (в некотором роде оценочное суждение), в котором он может до определенной степени «смягчить» (нахал — невоспитанный человек) или «ужесточить» (нахал — законченный подлец) передаваемый в косвенной речи смысл. И, наконец, введение прецедентной коммуникативной ситуации посредством метакоммуникативного предиката может быть отмечено, по крайней мере, двумя особенностями репрезентации, которые не свойственны простым глаголам речи, часто выступающим в качестве метаоператора метакоммуникативного высказывания, а именно: 1) наличием указания на перлокутивный эффект речевого воздействия (состояние униженности, оскорбленности и т.д.) и 2) оценкой данного речевого действия Говорящим.

Диапазон смысловых реализаций слова обеспечивается здесь вариативностью оценочного суждения Говорящего, которое может демонстрировать и абсолютно нейтральную оценку (в прямой речи), и оценку, содержащую резко отрицательные коннотации. Данный аспект коммуникации очень важен для определения «значения Говорящего», правильное понимание которого обеспечивает коммуникативный успех и относится к разряду тех «скрытых» компонентов коммуникации, которые подвергаются сознательному или неосознанному «считыванию» наряду с интерпретацией референциального значения высказывания. Тип метакоммуникативной единицы, вводящей пропозицию с инвективным смыслом, играет решающую роль в передаче оценочного компонента высказывания, где отмечается отсутствие оценочного суждения, если пропозиция вводится метаоператором, или его наличие при введении пропозиции метакоммуникативным предикатом.

Семантическая роль Наблюдателя в предложении

Существенную роль в оценке значения Говорящего играет соотношение его семантической роли с ролью Наблюдателя. В метакоммуникативных высказываниях инвективного характера эта роль заключается в наблюдении за чужой игрой на понижение и вынесении суждения по поводу данной игры.

Исходя из того, совпадают или не совпадают коммуникативные роли Адресантов и Адресатов текущей и прецедентной коммуникативных ситуаций, можно выделить два основных типа Наблюдателя метакоммуникативной ситуации. Это: 1) Внутренний Наблюдатель (Наблюдатель-Экспериенцер или Наблюдатель-Объект Воздействия); 2) Внешний Наблюдатель, последний из которых можно условно подразделить на Наблюдателя-Свидетеля, Очевидца прецедентной коммуникативной ситуации, и Наблюдателя-Интерпретатора.

Необходимость выделения этих типов Наблюдателя продиктована тем обстоятельством, что от соотношения ролей Говорящего и Наблюдателя, а также от темпорального соотношения прецедентной коммуникативной ситуации и текущей коммуникативной ситуации зависит интерпретация прагмалингвистического содержания высказывания. С точки зрения традиционного языкового анализа, например, такие словосочетания, как меня оскорбили, его оскорбили, ты его оскорбил или ты меня оскорбляешь, в акциональном смысле не имеют существенных отличий. В рамках лингвистического анализа в данных словосочетаниях можно отметить только субъектно-объектные отличия в прототипической ситуации оскорбления. Прагмасемантический анализ предполагает несколько иную интерпретацию. Смысловое наполнение фразы находится в прямой зависимости от того, является ли Говорящий одновременно объектом собственной речи (автореферентное высказывание), или же он является наблюдателем коммуникативной ситуации, о которой идёт речь в настоящем, или он интерпретирует слова другого наблюдателя коммуникации, или он обращается к собеседнику как объекту высказывания. От этих позиций зависит прагматика высказывания, и на этом фоне моделируется его смысл.

Совпадение ролей Говорящего и Наблюдателя-Экспериенцера^* метакоммуникативного высказывания является характерной чертой автореферентного высказывания, когда Говорящий сообщает о самом себе, как об объекте собственного (назовём его условно автореферентным высказыванием первого типа) или чужого высказывания (автореферентное высказывание второго типа).

В симультанной прецедентной коммуникативной ситуации автореферентное высказывание первого типа выполняет функцию комментирования, разъяснения, корректирования собственного высказывания или чужого суждения о собственном высказывании, в эту же категорию попадают метакоммуникативные перформативы. В качестве примеров первого типа высказываний можно назвать такие фразы я объясняю здесь…, я подчёркиваю…, я одобряю…, я шучу… и т.д. В связи с тем, что некоторые виды оценки собственных коммуникативных действий являются по каким-то причинам неприемлемыми в автореферентном высказывании (из-за семантической избыточности, социальных конвенций, табу и собственно семантики глагола), на них накладывается семантический запрет. Например, нельзя сказать *Я себя оскорбляю этими словами ввиду того, что ситуация оскорбления кем-то кого-то предполагает внешнего, а не внутреннего Наблюдателя, внутренний же Наблюдатель (Экспериенцер) предполагает состояние оскорбленности. Если даже допустить такой вариант (хотя и очень сомнительный), что внутренний и внешний Наблюдатели совмещены в одном лице, то здесь можно будет наблюдать отчетливый сдвиг в семантике глагола, в котором отсутствует указание на состояние оскорбленности, обиды, и в целом смысл фразы будет равнозначен следующему содержанию: Я говорю о себе оскорбительные вещи (Видите, я это делаю публично). Здесь содержится другая импликация и осуществляются другие стратегии и тактики. В противном случае можно будет говорить о нарушении постулата достаточности или релевантности информации, о семантической избыточности.

По той же причине невозможно употребление в автореферентной форме и первого типа таких глаголов, как humiliate (унижать), chagrin (огорчать, досаждать), discomfit (приводить в замешательство), embarrass (смущать), shame (стыдить) и др., ввиду того, что эта группа глаголов предполагает внешнего Деятеля и внешнего Наблюдателя.

Нельзя также сказать *Здесь я Вас обижаю, говоря что…, поскольку эта фраза в симультанной ПКС может быть расценена собеседником как преднамеренная, спланированная каузация обиды (или оскорбление), а параллельное комментирование оскорбительных речевых действий может быть воспринято как дополнительное, усугубляющее ситуацию, оскорбление. Та же ситуация, объективированная в прошедшей форме глагола (постфактивная ПКС), выполняет совершенно иную функцию, и фраза Я Вас обидел звучит как извинение за совершенные некорректные речевые действия.

Одна и та же ситуация унижения с позиций разных типов Наблюдателей выглядит по-разному. Этот факт подтверждает нашу гипотезу о том, что преломления через векторы индивидуальных когнитивных пространств сугубо индивидуальны, как и индивидуальны детерминанты когнитивного пространства коммуниканта^*.

Стратегическая составляющая в интерпретации смысла высказывания

Особенности преломлений информации через векторы индивидуальных когнитивных пространств коммуникантов высвечиваются в коммуникативных целях, стратегиях и тактиках Говорящего. Метакоммуникативное высказывание (МКВ), таким образом, является отражением внутреннего мира говорящего, зеркалом его внутреннего психического состояния, его скрытых (и даже тщательно скрываемых) мыслей, чувств и желаний.

Как упоминалось ранее, в МКВ представлены две коммуникативные ситуации: прецедентная коммуникативная ситуация и текущая коммуникативная ситуация. То, что мы привыкли видеть в анализе семантики группы глаголов унижения, есть не что иное, как анализ деятельности Адресанта₂ прецедентной коммуникативной ситуации, и здесь, безусловно, говорящим проводится некоторая игра на понижение, дискредитация личности собеседника и т.д. В простом монологическом высказывании (при установке на то, что основной интенцией автора является доведение достоверных фактов до читателя, и не более того, т.е. без претензии на полноценную коммуникацию) этот анализ как нельзя лучше объясняет мотивы и интенции поведения говорящего, хотя гипотетически достаточно сложно себе представить предикат с заложенным в семантике, но не выраженным в речи модусом Наблюдателя. Однако, когда тот же самый предикат становится ядром метакоммуникативного высказывания в коммуникации, дело осложняется дополнительной коммуникативной ситуацией с еще одной парой Адресата и Адресанта, которым свойственны свои стратегии и тактики, свои коммуникативные цели и интенции. Сравните:

4) (Иван Петру): Ты нахал! (собственно ситуация оскорбления).

5) Иван оскорбил Петра (высказывание, описывающее ситуацию уже состоявшегося когда-то оскорбления, из чего следует наличие двух коммуникативных ситуаций: текущей и предшествовавшей (прецедентной) и, соответственно, двух пар Адресантов и Адресатов).

Основная наша гипотеза такова: Адресант₁ текущей коммуникативной ситуации, оценивая речевой поступок Адресанта₂ прецедентной коммуникативной ситуации (в данном случае, оскорбление собеседника) и озвучивая эту оценку в метакоммуникативном высказывании, также преследует определенные цели и выстраивает свои стратегии, которые не всегда совпадают с теми, которые приписываются данному предикату. Достаточно часто речь Говорящего бывает осложнена оценочными коннотациями, причем оценка не всегда бывает объективной или близкой к объективному суждению. Помимо того, комментируя чей-либо речевой поступок, в том числе и свой собственный, Адресант также преследует свои коммуникативные цели, выбирает собственные стратегии и тактики, но уже не с позиции Деятеля применительно к семантике данного предиката, а с позиции Наблюдателя, приписывая предикату в каждой конкретной коммуникативной ситуации дополнительный индивидуальный смысл. Стратегическая составляющая является, таким образом, одним из базовых факторов моделирования смысла высказывания, обеспечивающая вариативность смысловых реализаций слова.

Стратегическая составляющая является приоритетной в любом типе дискурса, так как коммуникация по своей сути стратегична. Одновременно с этим, стратегии также могут быть приоритетными или маргинальными. Одной из приоритетных стратегий коммуникации на начальном ее этапе является определение отношения коммуниканта к предмету предстоящего обсуждения. Коммуникативной целью такого определения, соответственно, становится выработка Говорящим линии последующего коммуникативного поведения, которая бы позволила сохранить коммуникативный контакт и избежать конфликта (если только конфликт не входит в стратегии Говорящего). Выявление обозначенного выше отношения может осуществляться с помощью открытого переспроса (особенность коммуникации между близкими людьми) или «считывания» необходимой информации посредством наблюдения за коммуникантом, отвечающим на косвенные вопросы Говорящего. На основании полученной информации Говорящий принимает решение о продолжении или прерывании коммуникации, а также о том, в каком ключе построить дальнейшее общение.

Обращение в коммуникации к деликатной теме унижения, как правило, бывает продиктовано достаточно агрессивной коммуникативной целью: предъявить обвинение собеседнику или обвинить третье лицо в асоциальном, недопустимом с точки зрения морали, поведении. Такое обвинение чревато возможной двойственной реакцией Слушающего: собеседник может присоединиться в своей оценке к Говорящему (если речь идет о третьем лице) или же не поверит сказанному и сочтет Говорящего клеветником. В первом случае коммуникативная цель может быть достигнута, и «социальный рейтинг» Говорящего в глазах Слушающего может возрасти. Во втором случае Говорящему может быть обеспечен коммуникативный провал с понижением данного рейтинга. Таким образом, коммуникация на тему унижения при неверном прогнозировании Говорящим реакции Слушающего может привести к прерыванию коммуникативного контакта и существенным образом понизить социальный рейтинг Говорящего в глазах Слушающего до статуса клеветника. Верное прогнозирование Говорящим отношения Слушающего к предполагаемому сообщению может повысить рейтинг Говорящего до статуса благородного и справедливого человека, высказавшегося в защиту униженного человека.

В связи с этим, в метакоммуникативном дискурсе можно выделить так называемые «выигрышные», с точки зрения восприятия, предикаты и «проигрышные».

В семантике «выигрышных» предикатов обычно присутствуют семы, указывающие на несправедливость, необоснованность и незаслуженность действия по отношению к объекту, как, например, в глаголе humiliate, или же содержится указание на сильнейшие незаслуженные моральные страдания объекта унижения, как в глаголах chagrin, humiliate, mortify, chasten и др., например:

6) They exposed, ridiculed and humiliated that party, doing each day in their pages the job that the politicians failed to do from their bright new platforms (BNC).

Предикаты, которые, указывая на факт унижения, подчеркивают заслуженность этого действия (debase, degrade, etc.), можно условно отнести к «проигрышным» предикатам, поскольку их иллокутивная сила направлена против объекта унижения. С точки зрения психологии восприятия, негативное суждение, оправдывающее причинение физических или нравственных страданий живому существу, независимо от того, является ли тот негативной или позитивной личностью, воспринимается Наблюдателем негативно. Оправдывая факт незаслуженного унижения, Говорящий таким образом дискредитирует себя в глазах Слушающего. Возможно, по этой причине в современном английском языке «проигрышные» предикаты, несмотря на то, что содержат в своей семантике компонент унижения человека, чаще всего употребляются либо с возвратными местоимениями, номинирующими направленность действия на самого Деятеля (пример 7), либо в своем вторично-номинативном значении: по отношению к неодушевленным предметам в значении «понижения качества», «ухудшения свойств, чистоты чего-либо» и т.д. (пример 8), ср.:

7) By the end of the evening I had come to feel sorry for the waiters who had so debased themselves by their participation in the comedy; not because they were cheating the state, but because they never responded to anyone except as an object, a part of the system in which they were trapped (BNC);

8) At the same time the weight of the gold coin declined, the scale of its production was greatly reduced, and, at the end of the period, it too was debased so that it was only 70—80 per cent pure(BNC).

Предикаты унижения в своем общем числе не содержат в семантике указания на собственно действие, вызвавшее данный перлокутивный эффект. Это может быть как вербальное (пример 9), так и невербальное воздействие (пример 10), причем способ воздействия на коммуниканта может быть определен с помощью более широкого контекста или же остаться за пределами вербализации (пример 11), ср.:

9) How chagrined he would be to learn that she hadn't sought the interview in the first place; that had been just another of the wrong conclusions that he had drawn about her! (BNC — вербальное воздействие);

10) So she was relieved, but at the same time a little chagrined when he didn't stop the car at all but drove her to the bottom of the footpath that led up to the Hoflin farm (BNC — невербальное воздействие);

11) Dauntless felt a little chagrined she wasn't more impressed and grateful, but then he supposed he looked little other than a lunatic scrap himself at that moment (BNC — отсутствие указания на способ воздействия).

Семантика унижения передается семами, содержащими указание на последствия, которые были вызваны фактом унижения (subdue, shame, discomfit, chasten, chagrin, embarrass, bring low и др.).

Соотношение семантических ролей

Говорящего, Наблюдателя, Деятеля и Слушающего

В группе предикатов унижения при относительно устойчивой семантической структуре наблюдается широкая вариативность смысловых реализаций, одной из причин которой можно назвать соотношение семантических ролей Говорящего, Наблюдателя, Деятеля и Слушающего.

Семантическая роль автора метакоммуникативного высказывания в выборе предикатов унижения, как правило, совпадает с ролью Наблюдателя (внутреннего или внешнего) и достаточно редко — с ролью Деятеля, поскольку автореферентная вербализация унизительного действия является если не исключающим, то, по крайней мере, нетипичным фактом коммуникации. Говорящий — Наблюдатель выносит оценочное суждение по поводу ситуации унижения, предварительно «пропустив» его через призму собственного восприятия и осмысления, через индивидуальное когнитивное пространство. Адресант₁ в данной ситуации может выступать в разных коммуникативных ролях: 1) свидетеля унижения кого-либо в текущей коммуникативной ситуации (симультанная прецедентная коммуникативная ситуация, 3-е лицо); 2) объекта (и свидетеля) унижения в момент текущей коммуникации (симультанная прецедентная коммуникативная ситуация, 1-е лицо); 3) свидетеля унижения кого-либо в предшествовавшей коммуникативной ситуации (постфактивная прецедентная коммуникативная ситуация, 3-е лицо); 4) лица, выносящего суждение о чьем-либо унижении «с чьих-то слов» в прошедшей коммуникативной ситуации (постфактивная прецедентная коммуникативная ситуация, 3-е лицо). Каждая из ролей предопределяет оценку деятельности Адресанта₂, а также стратегии и тактики автора МКВ (Адресанта₁).

Изначально стратегическая направленность метакоммуникативного высказывания диктуется семантикой метакоммуникативного предиката, поскольку, как было определено ранее, метакоммуникативный предикат содержит в своей семантике специфический оценочный компонент — суждение Говорящего по поводу речевого поступка Адресанта₂. Между тем, функционирование того или иного предиката оскорбления в речи обнаруживает прямую зависимость от экстралингвистических факторов, таких как коммуникативные табу социума, традиции, моральные нормы и др., рассматриваемых в парадигме феномена коллективного когнитивного пространства.

Любая коммуникативная стратегия, безусловно, определяется коммуникативной целью. Многочисленные исследования коммуникации показывают, что основными коммуникативными целями являются саморепрезентация и подчинение собеседника собственной воле, внедрение в его когнитивное пространство. Тактики, которые выбираются коммуникантом для достижения этих целей, можно условно разделить на две большие, противоположные по способу достижения цели, подгруппы: 1) позитивные, с установкой на поддержание и установление контакта; 2) негативные, предполагающие агрессию и настроенность на конфликт.

Выбор агрессивной тактики в коммуникации в большинстве случаев обречен на коммуникативную неудачу, следствием которой может стать полный разрыв отношений между коммуникантами. Однако несправедливо думать, что настроенность на конфликтное решение коммуникативной задачи заранее обречена на провал. Агрессия как метод психологического воздействия на собеседника может иметь и положительный результат: парализация воли контрагента коммуникации часто лишает его выбора, принуждает к подчинению воле Говорящего.

Метакоммуникативное высказывание, содержащее в прецедентной коммуникативной ситуации номинацию ситуации унижения, нередко сопровождается выбором Говорящим агрессивных коммуникативных тактик, поскольку по содержанию МКВ равноценно прямому (если претензия высказывается непосредственно самому обидчику) или косвенному (если комментируются чьи-либо действия) обвинению. Иллокутивная сила обвинения варьируется в зависимости от того, какой вид из перечисленных выше прецедентных коммуникативных ситуаций представлен в данном МКВ.

Наименьшая отрицательная эмфатическая отмеченность наблюдается у МКВ с совпадающими семантическими ролями Адресанта₁ и Деятеля прецедентной коммуникативной ситуации (индивид унижает сам себя, и впоследствии сам об этом рассуждает), что можно классифицировать как «самообвинение», самобичевание или раскаяние. Данная семантическая роль предполагает использование стратегии реабилитации (когда о позорном, унизительном речевом поступке собеседникам уже известно и необходимо «исправить» их негативное восприятие на более позитивное), стратегии контролирования восприятия (когда Адресант предполагает, что о позорном поступке рано или поздно станет известно, и лучше предвосхитить это событие, представив собственное видение ситуации, чем дать возможность окружающим самостоятельно ее осмыслить и вынести собственное суждение) или стратегии саморепрезентации (когда говорящий умышленно представляет слушающим незначительный проступок как непростительный грех, тем самым представляя себя кристально чистым и благородным человеком).

Примером такого самобичевания может стать признание молодой девушки, сопровождающее видеозапись с ситуацией её собственного унижения. Она призывает посмотреть видео «…in which I sorta humiliate myself for being a bad secret sibling, talk about suck, and more talking about HUMILIATION FOR CHARITY!^*» (http://youtube.com/).

Более частым по сравнению с предыдущим случаем употреблением глагола humiliate с возвратным местоимением myself, но редким в парадигме группы глаголов унижения можно назвать метакоммуникативные ситуации, где Адресант₁ указывает на причину своего унижения (стратегия реабилитации), которой может стать лицо (в таком случае имеет место косвенное обвинение) или сопутствующие (извиняющие) обстоятельства:

12) It was thanks to you all that I humiliated myself at the Harrogate Trade Show (BNC).

Для достижения коммуникативных целей в игре «на понижение», которые чаще всего замыкаются на дискредитации Адресанта прецедентной коммуникативной ситуации (в ситуациях с Внешним Наблюдателем) и положительной саморепрезентации (в ситуациях с Внутренним Наблюдателем), Говорящий использует специфический набор тактик, который определяется различными аспектами индивидуального и коллективного когнитивных пространств.

Иногда доминантой стратегического выбора, определяющей коммуникативные ходы Говорящего, является результат анализа условий коммуникативной ситуации и личности собеседника (преломление через психо-социальный вектор когнитивного пространства).

Когда объектом унижения становится третье лицо, не являющееся участником текущей коммуникативной ситуации (Внешний Наблюдатель), а Адресант₁ = Адресанту₂, данный метакоммуникативный предикат чрезвычайно редко несет смысловую нагрузку раскаяния говорящего по поводу своих предыдущих слов. Здесь чаще всего звучит некая бравада, гордость за удачное подавление личности собеседника, за победу в словесном состязании, подчеркивающие более высокий интеллект, силу характера и т.д. (стратегия саморепрезентации), как в следующем примере:

13) I completely humiliated Lucian in this boring battle... (http://youtube.com/). (Я полностью унизил («сделал») Люсьена в этом скучном состязании).

Само определение boring battle (скучное состязание) как бы подчеркивает позиционное неравенство соперников. Адресант₁ в его собственной интерпретации был намного искуснее собеседника, поэтому словесная перепалка показалась ему не напряженной, а даже скучной. Таким образом, здесь можно наблюдать смещение прагматики высказывания под влиянием перераспределения семантических ролей Говорящего, Деятеля и Наблюдателя, что еще раз подтверждает объяснительную силу прагмасемантического анализа, вскрывающего вариативность смысловых реализаций в ситуациях, где константой смысла является семантика метакоммуникативного предиката и переменной — прагматика.

В данной коммуникативной модели может реализовываться и другая стратегия — стратегия реабилитации, когда Говорящий выражает искреннее раскаяние по поводу своего неблаговидного поступка (Внутренний Наблюдатель), но этот вариант достаточно специфичен и редок. К нему прибегают в том случае, когда, по мнению говорящего, реципиенту известно что-либо о его поступке, и реципиент его не одобряет, возникает напряжение в общении, и раскаяние становится одной из стратегий по восстановлению Принципа Кооперации, или в ситуации, содержащей извиняющее (смягчающее) обстоятельство, например:

14) I humiliate myself by telling them I'd very much like to join the club and begging Krennup to untie me (COCA — смягчающим обстоятельством является тот факт, что героиня была связана и подвергнута насилию).

Если Адресант₂ = Адресату₂ (тот, о ком говорят, унижает сам себя своими речевыми поступками), в МКВ нередко содержится издевка, осуждение, порицание или насмешка над говорящим, как в следующем примере:

15) (About Lawrence R. Baca, John Echohawk, Billy Frank, Jr. Pawnee)
OH DEAR GOD IN HEAVEN!!!! LOOK AT HOW THE MAN WHO SOMEHOW GOT ELECTED PRESIDENT (not by my vote!!!) TALKS ABOUT "Tribal Sovereignty" on this MY SPACE account that linked to my video. HOLY COW! JUST WHEN YOU DIDN'T THINK THE RACIST-DORK-IDIOT-PUPPET COULD NOT HUMILIATE HIMSELF AND OUR COUNTRY FURTHER...Warning: You may not want to have a full stomach — you may puke... (http://www.myspace.com/alexscriabin). (О, Боже праведный! Посмотрите, как человек, который каким-то образом был избран Президентом (но только не моим голосом!!!), говорит о «родовой верховной власти» на моём аккаунте, подключённом к моему видео. Святоша! И не подумаешь, что этот РАСИСТ-ТУПИЦА-ИДИОТ-МАРИОНЕТКА мог так унизить себя, а затем и нашу страну… Предупреждение: нежелательно смотреть это на полный желудок — вас может стошнить…).

Данный пример иллюстрирует глубокую степень эмфатичности высказывания (от осуждения до глубокого возмущения), Адресанту₂ приписывается осуществление диффамационных действий по отношению ко всем гипотетически возможным участникам коммуникативной ситуации (к себе, стране, народу, в том числе Адресанту₁). Высокая эмоциональность обнаруживает себя в нарушении Говорящим регистра речи (употребление в формальном стиле слов низкого разговорного регистра). Об эмфатичности высказывания свидетельствуют и интратекстуальные компоненты (эмоциональность письменного высказывания подчеркивается выбором шрифта — прописных букв для выделения некоторых, особо значимых для Говорящего слов).

Наибольшей иллокутивной силой обладает метакоммуникативное высказывание, в котором Адресант₁ = Адресату₂ (говорящий обвиняет собеседника в том, что тот его унизил / унижает). В таком типе высказывания, как Ты унизил меня! или Ты меня унижаешь! содержится прямое обвинение, провоцирующее коммуникативное напряжение или конфликтную ситуацию. Именно поэтому в коммуникации подобные примеры чрезвычайно редки, и их вербализация сопровождается предупреждением, угрозой или объявлением об отмщении (будущем или уже свершившемся), например:

16) I came to the Shaolin Temple because of you, Trevor. You humiliated me, I wanted to make sure it would never happen again (COCA — здесь Говорящий пришел отомстить — убить противника за прошлое унижение).

Другой причиной редкого использования МКВ с предикатом унижения является то, что этот вид социального действия редко бывает скрытым, завуалированным, ибо основной его особенностью является открытая демонстрация превосходства над собеседником, нападение, часто не предполагающее даже ответной реакции, если Адресант обладает силой, властью или полномочиями, как в следующем примере:

17) A British traffic cop pulls over a driver of a sports car for dangerous driving and gives the guy a humiliating lecture on the dangers of dangerous driving. The Cop treats the driver like he is a naughty school kid who has been caught misbehaving at school or something. The driver seems really embarrassed. (http://www.pakistan.tv/videos-english-traffic-cop-humiliating-a-dangerous) (Британский постовой остановил машину за опасное вождение и прочел водителю унизительную лекцию по поводу опасности опасного вождения. Постовой обращался с водителем, как с маленьким непослушным ребенком-школьником, которого застали в школе за совершением хулиганского поступка или чего-то в этом роде. Водитель, казалось, действительно был смущен).

Унизительной здесь была не столько лекция, прочитанная полицейским нерадивому водителю, сколько невозможность ответить ему на оскорбительно-снисходительный тон, приемлемый для беседы с неразумными маленькими детьми, ибо формально полицейский был прав, предъявляя претензии нарушителю. Недопустимо оскорбительной была форма претензии и манера ее предъявления, но в современном обществе пока не разработаны и не приняты законом правила, в которых бы четко отражалась модальная и прагматическая составляющие речи, которые можно было бы квалифицировать как преследуемое законом оскорбление.

Несмотря на устоявшуюся в современной научной литературе трактовку функций метакоммуникации, сводимых к комментированию, уточнению или переспросу, исследования метакоммуникативных предикатов показывают, что ввиду своей достаточной эксплицитности, унизительные высказывания в адрес собеседника практически не нуждаются ни в переспросе, ни в комментарии. Переспрос в данной ситуации используется Оскорблённым в целях заставить собеседника переформулировать в более мягких выражениях сказанное (восстановление Принципа Кооперации). Данное коммуникативное действие также осуществляется в целях верификации, насколько собеседник настроен на конфликтный тип общения. При демонстративном отказе повторять (Ты и так всё слышал! Чего тебе еще нужно?!) или точном повторе фразы (Я же сказал, что ты идиот!), Оскорблённый имеет возможность убедиться в правильности собственных предположений по поводу агрессивных интенций собеседника и на основании собственного вывода принимает решение: продолжать ли дальше, или прервать коммуникацию.

Ввиду того, что оскорбление употребляется чаще всего не случайно, а преднамеренно, и доминирующим в интенциях оказывается агрессивный инвариант, человек, подвергнутый унизительному воздействию (оскорблению), использует в качестве ответа не метакоммуникативное высказывание, а инвективную лексику или грубый переспрос, или же просто прерывает коммуникацию. Добавим, что публичное признание себя униженным является дополнительным унижением для коммуниканта, поэтому, если в намерения Говорящего не входит усугубление конфликтной ситуации, факт собственного унижения перед собеседником чаще всего подлежит умолчанию.

В МКВ унижения достаточно часто актуализируется стратегия дискредитации обидчика. В этих коммуникативных ситуациях Адресант₁ совпадает (а если речь идет о третьем лице, то не совпадает) с объектом унижения в прецедентной коммуникативной ситуации, а Адресант₂ не совпадает с Деятелем₂ (Говорящий рассказывает о том, как его или кого-то (не присутствующего при беседе) унизили, третьему лицу). Ситуация унижения может быть представлена следующим соотношением ролей: 1) самого себя кем-либо, не участвующим в настоящей беседе (интенции — пожаловаться на обидчика, с целью дискредитации его личности, а также в поисках сочувствия к себе и т.д. — пример 18); 2) третьих лиц с целью порицания, осуждения действий обидчика (дискредитации) (примеры 19, 20):

18) ... special boutique. Now imagine being followed, harassed, humiliated, or maybe just ignored ... all because you're a woman ... emotion when she recalls what happened that day. «I was humiliated in front of my kids and everyone else who was watching…»(Good Housekeeping; Nov 1, 2001; Fifield, Adam; 4,664). (…элитный бутик. А теперь представьте, что за вами следуют по пятам, беспокоят, унижают или, возможно даже, игнорируют… и все потому, что вы женщина… она не может спокойно вспоминать тот день: «Меня унизили перед моими детьми и перед всеми, кто был рядом и всё это видел…»).

19) Drunken Police humiliate students. West Australian police are investigating claims seven of their officers and two from New South Wales taunted and humiliated American university students in Fremantle on Tuesday (AAP General News (Australia); May 29, 2004). (Пьяные полицейские унизили студентов. Западно-Австралийская полиция расследует жалобу на семерых офицеров своего округа и двух офицеров из Нового Южного Уэльса, которые осмеяли и унизили американских студентов из университета во вторник во Фремантле).

20) … he was humiliated in front of the whole school…(The Oxford American Writers Thesaurus; 7/11/2007). (…его унизили перед всей школой…). 

Выбор глагола Адресантом и Наблюдателем ситуации унижения во многом зависит не столько от качества самой ситуации, сколько от ее оценки Наблюдателем, т.е. ситуации, пропущенной через его когнитивное пространство. На выбор глагола — ключевой фигуры метакоммуникативного высказывания — влияют многие субъективные факторы, характеристики самого Адресанта: принципиальность, смелость суждений, чувство справедливости и т.д., ибо предикат унижения в своей семантике не только содержит оценочные компоненты самой метакоммуникативной ситуации, но и характеризует говорящего с положительной или отрицательной стороны.

Как уже отмечалось ранее, метакоммуникативное высказывание, будучи результатом метакогнитивного анализа и потому представляя глубоко осмысленное, пропущенное через собственное восприятие, суждение, является отражением внутреннего мира и системы ценностей самого говорящего. Рассуждая о коммуникации, мы не можем не признать приоритетность информации о нашем собеседнике, его отношении к объекту высказывания, по сравнению с темой разговора, которая им затрагивается, ибо для успешного взаимодействия нам в норме необходимо знать его позицию по обсуждаемым в беседе вопросам. Доказательством тому может служить множество примеров, где имплицитная информация, скрытая за «кадром» метакоммуникативного высказывания, становится значительно важнее собственно содержания фразы. Рассмотрим следующее высказывание:

21) He wouldn't debase himself by doing manual labor (WorldNet Vocabulary) — Он никогда бы не унизил себя физическим трудом.

Несмотря на категоричность суждения, реальное положение вещей остается за пределами данного контекста. Оно отражает лишь предположение автора высказывания по поводу отношения объекта речи к физическому труду и не более. Однако в высказывании вскрывается система ценностей самого автора высказывания, считающего данный труд унизительным. Что касается объекта высказывания, то, возможно, тот, о ком идет речь, не разделяет данную точку зрения. Традиционный подход к анализу подобной ситуации, рассматривающий соотношение элементов концепта «Унижение» с концептом «Труд», для того, чтобы выявить возможные соответствия и наложение фреймов в создании нового смысла (бленда), не вскрывает сущности самого высказывания. В действительности же, наиболее информативной является импликация — отражение в метакоммуникативном высказывании системы ценностей самого говорящего (если фраза произнесена серьезно, без иронии) или знания (истинностного или предположительного) о системе ценностей объекта высказывания (в ситуации иронического замечания).

Семантические валентности предиката в предложении

Рассматривая функционирование слова в речи, мы можем отметить, что расширению диапазона его смысловых реализаций в определенной степени способствует лексическое окружение данного слова.

Коммуникативные цели метакоммуникативных высказываний, в частности, «высвечиваются» в первую очередь не в семантике самого предиката, который не вносит информации об истинных чувствах Говорящего, а в ближайшем окружении глагола, которое мы определили как детерминанты когнитивного пространства. В диалогическом дискурсе чувства, испытываемые автором высказывания, в той или иной мере обнаруживают себя в сопровождающих глагол унижения лексических единицах, вскрывая истинностный смысл МКВ. О том, что в примере (18) эксплицируется глубокая обида Адресанта, свидетельствуют такие определения, как followed, harassed, humiliated, ignored. Безусловно, вне социального контекста не все эти определения можно отнести к унизительным. Однако автор апеллирует к жизненному опыту Адресата, предлагая представить ситуацию, как он приходит в магазин, и продавец неотступно следует за ним по пятам, открыто следя за каждым его движением, а когда ему необходима помощь, отворачивается от него, как будто его не существует. Все эти виды поведенческого стереотипа сигнализируют не просто о недоверии продавца к клиенту, а о неуважении к посетителю, поскольку любой контроль, необходимый в сфере торговли, должен осуществляться незаметно для покупателя, дабы не оскорбить его недоверием и подозрением в нечестных намерениях. Восприятие унизительного обращения с темнокожей женщиной усугубляется таким распространенным негативным явлением как расовая и гендерная дискриминация, заставляющим женщину искать причину такого обращения с ней в ее принадлежности к женскому полу и африканской расе. Таким образом, ущемленное чувство собственного достоинства находит свое отражение в выборе определений и сравнений, а также вынуждает Адресанта к поиску рационального объяснения нестандартного поведения продавца, что также отражено в коммуникативном контексте.

Позиция Наблюдателя, автора метакоммуникативного высказывания, однозначно выводится из выбора лексических средств для оформления мысли. Здесь можно отметить еще одну особенность коммуникации — мозаичность (фрагментарность) представления картины события в высказывании, поскольку невозможно (да и не нужно) представить ситуацию во всех ее мельчайших подробностях. Выбор говорящим элементов события как особо значимых в качестве детерминантов когнитивного пространства также достаточно определенно позволяет интерпретировать авторскую позицию и отношение к происходящему. В примере (19) речь идет об оскорблении и унижении пьяными полицейскими американских студентов. Сообщение о событии немногословно, но подчеркнутое внимание автора метакоммуникативного высказывания к определениям «пьяные полицейские» и «американские студенты» указывает на вполне определенную позицию осуждения автором действий представителей власти. Здесь автор апеллирует к экстралингвистическому знанию Адресата в области социальных конвенций, юриспруденции и политики. Словосочетание «пьяные полицейские» вызывает состояние «благородного негодования Адресата» по поводу того, что неадекватные в своем поведении люди находятся «при исполнении». Отсутствие деталей события в описании и апелляция к опыту Адресата могут в действительности оказать значительно бóльший перлокутивный эффект, чем подробное описание события. Каждый из реципиентов, услышав об асоциальном поведении представителей власти, достраивает ситуацию недостающими элементами из собственного жизненного опыта (отражений в сознании реального денотата), из воображения (виртуальный денотат); стратегия дискредитации объекта речи, таким образом, достигает ожидаемого перлокутивного эффекта, вызвав у Адресата₂ ярко выраженные негативные эмоции. Определение «американские студенты» в контексте также неслучайно. Оно указывает на то, что дело касается уже не регионального конфликта граждан одной страны, оно выходит на уровень международного конфликта и чревато серьезными проблемами в международных отношениях. Это замечание также апеллирует к сознанию законопослушных граждан и истинных патриотов, стимулируя у них дополнительное чувство поруганной чести страны ее недобросовестными служителями, воспринимаемое как личное оскорбление.

Пример (20) также демонстрирует осуждение поведения обидчика, ибо унижение как социальный акт считается в обществе недопустимым и подвергается публичному осуждению, а тот факт, что акт унижения состоялся в присутствии огромного количества свидетелей (in front of the whole school — на глазах всей школы), еще больше усугубляет ситуацию.

В целях реализации определенной стратегии — саморепрезентации, дискредитации, реабилитации и т.д. — Адресант сознательно или неосознанно осуществляет подбор именно тех языковых средств, которые работают на нее. Позиция обвинителя автора МКВ в ситуации унижения вынуждает автора высказывания к отчетливому акцентированию детерминантов собственного когнитивного пространства во избежание двойственной интерпретации ситуации и нежелательного перлокутивного эффекта. Дополнительные «ненужные» подробности могут вызвать неоднозначное восприятие ситуации Адресатом и даже спровоцировать коммуникативный диссонанс. Представим, что ситуация с оскорблением и унижением американских студентов расширена следующими подробностями: группа полицейских отмечала в баре очередную награду своего сослуживца; американские студенты, ворвавшись в бар, стали требовать, чтобы их немедленно обслужили, не приняв во внимание тот факт, что официант уже обслуживал клиентов — полицейских, один из которых напомнил им о некоторых правилах поведения в общественных местах. Завязалась словесная перепалка, в которой блюстители порядка смогли «приструнить» молодежь. Те почувствовали себя униженными и оскорбленными. Гипотетически, все совпадает: полицейские были уже пьяны, а американские студенты были унижены, но вряд ли все, кому будут известны такие подробности, воспримет ситуацию так, как воспринял ее автор МКВ.

Безусловно, многие коммуникативные ситуации далеко не так однозначны, как они представляются говорящим в метакоммуникативном высказывании, а акцентированные детерминанты когнитивного пространства Адресанта позволяют представить ситуацию в выгодном для говорящего свете.

Между тем, помимо стимулирующих факторов восприятия, в метакоммуникации срабатывают дополнительные факторы «сдерживания», не допускающие слишком категоричных обвинительных заключений в отношении Адресанта₂. Таким фактором может быть недоступность глазу наблюдателя перлокутивного эффекта действия, заложенного в семантике глагола. Так, например, глаголы subdue, chagrin, crush и др. представлены реже в метакоммуникации, чем в монологе^*, в связи с тем, что достаточно сложно определить с большой достоверностью такие состояния, как покорность (перлокутивный эффект предиката subdue), разочарование (chagrin) или крушение надежд, потрясение (crush) и т.д.

Другим сдерживающим фактором метакоммуникации является соблюдение коммуникативных конвенций, нарушение которых может стать причиной коммуникативной неудачи или создать конфликтную ситуацию. Возможно, по этой причине такие предикаты с резко отрицательной оценочной составляющей, как outrage, abuse, insult, degrade, abase и др., налагающие на Адресанта₁ большую ответственность за категоричное суждение, употребляются в монологических высказываниях значительно чаще, чем в диалоге в качестве МКВ.

Агрессивные коммуникативные тактики могут обнаруживать себя в метакоммуникативном высказывании, сопряженном с прошедшим (завершенным в прошлом и не имеющим прямой связи с настоящим моментом) дискурсом. Некоторые исследователи соотносят такой тип метакоммуникации с коммуникативной функцией комментирования. Однако данный способ коммуникативного взаимодействия может иногда выходить за рамки комментирования, поскольку может затрагивать глубокие психологические причины возврата к прошлому дискурсу. Модель Аномального Состояния Знания объясняет данный феномен возникновением у индивида информационных нужд — потребности в восполнении информационных пробелов в знании, но она не предполагает использования агрессивных тактик. Переспрос, уточнение или комментирование осуществляются чаще всего в коммуникативных моделях с положительным эмоциональным фоном, с соблюдением принципа Кооперации. Выбор агрессивных тактик в метакоммуникативной ситуации унижения в совокупности с возвратом к прошлому дискурсу может сопровождается авторской интенцией «перераспределения коммуникативных ролей». Говорящий «возвращает» Адресата в прошлый дискурс, навязав ему иную коммуникативную роль: из прошлого Обидчика Адресат превращается в настоящего Ответчика. Иллюстрацией подобного коммуникативного поведения может служить следующий пример:

22) Mr. Creakle, looking hard at Mr. Mell, put his hand on Tungay’s shoulder, and got his feet upon the form close by, and sat upon the desk. After still looking hard at Mr. Mell from this throne, as he shook his head, and rubbed his hands, and remained in the same state of agitation, Mr. Creakle turned to Steerforth, and said: «Now, Sir, as he don’t condescend to tell me, what is this?» Steerforth evaded the question for a little while; looking in scorn and anger on his opponent, and remaining silent. I could not help thinking even in that interval, I remember, what a noble fellow he was in appearance, and how homely and plain Mr. Mell looked opposed to him. «What did he mean by talking about favourites, then?» said Steerforth, at length. «Favourites?» repeated Mr. Creakle, with the veins in his forehead swelling quickly. «Who talked about favourites?» «He did,» said Steerforth. «And pray, what did you mean by that, Sir?» demanded Mr. Creakle, turning angrily on his assistant. «I meant, Mr. Creakle,» he returned in a low voice, «as I said; that no pupil had a right to avail himself of his position of favouritism to degrade me.» «To degrade you?» said Mr. Creakle. «My stars! But give me leave to ask you, Mr. What’s-your-name;» and here Mr. Creakle folded his arms, cane and all, upon his chest, and made such a knot of his brows that his little eyes were hardly visible below them; «whether, when you talk about favourites, you showed proper respect to me? To me, Sir,» said Mr. Creakle, darting his head at him suddenly, and drawing it back again, «the principal of this establishment, and your employer.» (Dickens)

В конфликте участвуют три действующих лица: Мистер Крикл, глава учебного заведения (Патрон), его помощник Мистер Мелл (Ассистент) и ученик Стифорт (Ученик). Причиной конфликта, как мы можем видеть из контекста, явилась прецедентная коммуникативная ситуация, основной темой которой было обсуждение «любимчиков» руководства школы. Так как эта тема непосредственно касалась самого Мистера Крикла, он, по праву главы заведения, решил учинить дознание по поводу «заочного» оскорбления в собственный адрес.

Рассмотрим, как в настоящем контексте моделируется ситуация конфликта, и какие функции выполняют здесь метакоммуникативные высказывания. В первую очередь, в моделировании участвует лексика, описывающая невербальную коммуникацию, которая достаточно четко определяет внутреннее состояние героев и их отношение к ситуации и друг к другу: looking in scorn and anger (презрительно и зло глядя на), with the veins in his forehead swelling quickly (с быстро пульсирующими на лбу венами), turning angrily on (со злобой повернувшись к), made such a knot of his brows that his little eyes were hardly visible below them (так сдвинув брови, что его маленькие глазки едва были видны из-под них). Каждый из участников коммуникативной ситуации преследует свои коммуникативные цели. Стратегия Патрона заключается в дискредитации наветчика (Ассистента). Для достижения цели используются следующие тактики унижения: комментирование действий присутствующего коммуниканта без обращения к нему, как будто его нет (as he don’t condescend to tell me), ироническое приписывание своему подчиненному манеры поведения, свойственной вышестоящему чину (condescend), использование уничижительных номинаций по отношению к подчиненному (Mr. What’s-your-name) и др. Метакоммуникативные высказывания выполняют здесь не функцию уточнения: Мистеру Криклу известна прецедентная коммуникативная ситуация до мелочей. Он как бы заново моделирует ее уже в качественно новом составе, заставляя обидчика (своего помощника) повторить уже в своем присутствии то, что тот говорил о нем другим людям. Провоцируя критические замечания в свой адрес от подчиненного (недопустимое социальное действие), глава учебного заведения подготавливает тем самым благодатную почву для справедливого начальственного гнева, который, по его расчету, в будущем отобьет охоту у подчиненного обсуждать его действия за его спиной. МКВ также используются здесь для демонстрации превосходства: заставляя собеседника повторить то, что было сказано им ранее, да еще в требовательной и грубой форме, Адресант не столько преследует цель еще раз услышать сказанное, сколько дать возможность Адресату оправдаться, исправиться или извиниться за свои слова или просто смутиться и почувствовать себя виноватым, что само по себе является унижением. Превосходство демонстрируется также и по отношению к Ученику, но уже без гнева и стремления его унизить.

Коммуникативная позиция Ученика обусловлена его ролью в данной коммуникативной ситуации. Он выступает не в роли ответчика, как Ассистент, а в роли свидетеля и доносчика. Его стратегия заключается в стремлении сохранить расположение Патрона и унизить его Ассистента. Соответственно стратегиям подбираются следующие тактики: а) унижения Ассистента (выдерживание паузы перед ответом с презрительно надменным взглядом; обращение к Адресату в третьем лице, не дающее ему возможности объясниться (вопрос, касающийся его, но обращенный не к нему) (What did he mean by talking about favourites, then?) и т.д.); б) демонстрации преданности Патрону (подражание ему и полная с ним солидарность в эмоциональных проявлениях по отношению к Ассистенту (гневный, презрительный взгляд, надменность, грубость в словах); демонстрация благородного возмущения по поводу оскорбления Патрона и т.д.).

Объективные и субъективные условия коммуникативной ситуации

Анализ метакоммуникативных предикатов показывает, что в метакоммуникативной ситуации унижения достаточно редко актуализируется симультанная прецедентная коммуникативная ситуация, поскольку она ассоциируется с открытой агрессией. В МКВ с постфактивной прецедентной коммуникативной ситуацией происходит «вторичное проигрывание» ситуации унижения с новыми ролями коммуникантов. Таким образом, можно предположить, что для данного метакоммуникативного дискурса характерно не комментирование как функция метакоммуникации, а перераспределение коммуникативных ролей, сопровождаемое актуализируемой Говорящим стратегией реабилитации.

Интересно отметить, что на диапазон смысловых реализаций (в данном случае, фразы) могут оказывать существенное влияние условия коммуникации и, опять же, ролевые соотношения участников коммуникации (т.е. экстралингвистические факторы). Обычная уточняющая фраза What did he mean by saying… из разряда нейтральных словосочетаний переходит в разряд инвективных высказываний в случае, если объект речи присутствует при произнесении данной фразы. Прагматика данного высказывания определяется социальными конвенциями, согласно которым обсуждение третьими лицами действий, в том числе речевых, в присутствии самого Деятеля считается недопустимым и оскорбительным, поскольку Деятель сам в состоянии объяснить смысл сказанных им слов и поступков. Игнорирование Деятеля (Адресата) в качестве отвечающего за свои слова и поступки и одновременная заинтересованность Адресанта в намерениях и интенциях Адресата (хотелось бы знать, да кто может ответить, не он же!?) создают противоречивость в восприятии коммуникативной ситуации и наводят наблюдателя на мысль о несостоятельности (физической и интеллектуальной ущербности) Адресата, неспособного дать вразумительное объяснение. Дополнительно вопрос в третьем лице демонстрирует нежелание Адресанта выслушивать какие-либо объяснения от Адресата, ибо ему и так все ясно, необходимые выводы он уже сделал сам. Озвучивание же этого вопроса преследует цель не получения дополнительной информации, а стремление унизить того, о ком идет речь в третьем лице.

Гипотеза о том, что в коммуникации доминирующим фактором в понимании является не только семантика, но и интерпретативный компонент высказывания, который варьируется в зависимости от множества факторов (векторов преломления информации) коллективного и индивидуального когнитивных пространств коммуникантов, отчётливо прослеживается на примерах одних и тех же метакоммуникативных предикатов, взятых в различных коммуникативных ситуациях, предполагающих различные преломления информации и разную интерпретацию. Это именно то, что ранее называлось семантическими сдвигами в лексических значениях слов без чёткого объяснения причин данного явления.

Между тем, прагмасемантический анализ показывает, что интерпретативный диапазон лексических единиц коррелирует с диапазоном смысловых реализаций слова. Исследование данного диапазона дает возможность верного понимания того, какую информацию Говорящий пытается донести до Слушающего, или, иными словами, создает условия для успешной коммуникации. Данный анализ также показывает, что диапазон интерпретативных вариаций имеет четко очерченные границы, несмотря на то, что выходит далеко за пределы семантики исследуемого слова.

Прагмасемантический анализ, таким образом, становится одним из эффективных методов исследования функциональных реализаций слова, раскрывая новые возможности для научного описания роли слова в предложении.

Литература

1. Ажеж К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки: Пер. с фр. — М.: Едиториал УРСС, 2003.

2. Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. — Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1993.

3. Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. — Изд. 4-е, стереотипное. — М.: КомКнига, 2006.

4. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. — М.: Гнозис, 2004.

5. Караулов Ю. Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения (по вступительной статье в сб. Язык и личность. — М., 1989. — С. 3-8.). //Режим доступа: http://www.nspu.net/fileadmin/library/books/2/web/xrest/article/leksika/

6. Матвеева Г.Г. Скрытые грамматические значения и идентификация социального лица ("портрета") говорящего: Дис. д-ра филол. наук: 10.02.19 — теория языка. — С-Пб., 1993. — режим доступа: http://www.rspu.edu.ru/projects/.

7. Минский М. Фреймы для представления знаний. — М.: Энергия, 1979.

8. Селиверстова, О.Н. Труды по семантике. — М.: Языки славянской культуры, 2004.

9. Сулейманова О.А. Проблемы русского синтаксиса: Семантика безличных предложений. — М.: «Диалог» — МГУ, 1999.

10. Федосюк М.Ю. Исследование средств речевого воздействия и теория жанров речи //Жанры речи. — Саратов, 1997. — С. 66-87.

11. Baker C. F. What is Frame Semantics // The Frame Net Project // Berkeley: University of California (International Computer Science Institute and Department of Linguistics), 1997.

12. Geeraerts D. Idealistic Tendencies in Cognitive Linguistics // Plenary Lectures. — Berkeley: University of California, 1997.

13. Lakoff G. The Centrality of Explanatory Grounding among Cognitive Linguistic Methodologies // Plenary Lectures. — Berkeley: University of California, 1997.

14. Lowe J. Frame Semantics // Plenary Lectures. — Berkeley: University of California (International Computer Science Institute and Department of Linguistics), 1997.

15. Talmy L. Relating Language to Other Cognitive Systems // Plenary Lectures. — Berkeley: University of California (International Computer Science Institute and Department of Linguistics), 1997.