Слово в предложении - Л.М. Ковалева 2010

Лексическая единица в высказывании
Оценочное слово в предложениях с личными местоимениями (прагматическая шкала)

Л.Г. Дюндик

Но забыли мы, что осияно

Только слово средь земных тревог…

Л. Гумилев

Поскольку «семантика дискурса не является автономной в том смысле, что достаточно знать лишь лексические значения слов и их сочетаний» (Ван Дейк 1989, 127), и в речевом акте «заложено гораздо большее количество знаний, чем в явном виде вербализовано…» (Рябцева 2005, 15), возникает все более настоятельная необходимость обнаружения, описания и систематизации тех механизмов формирования значений, которые вовлекаются говорящим в производство высказывания и обеспечивают его интерпретацию слушающим.

Решение этой проблемы требует всестороннего внимания к изучению закономерностей речевого общения, функционированию слова в речи, взаимодействию его денотативных и коннотативных компонентов, выбору определенной грамматической структуры как наиболее адекватной для выражения говорящим своего коммуникативного намерения и отвечающей его стремлениям быть понятым адресатом соответствующим образом.

Использование языка — это совместное действие (joint action), позволяющее человеку сотрудничать с другими людьми, добиваться определенных целей, находить решение своих личных и общих проблем — язык и совместная деятельность неразделимы (Clark 1997, 29). Опыт, планы, интересы, мировосприятие людей могут совпадать или не совпадать, могут способствовать их совместной деятельности или привести к конфликту и разрушить их стремление к сотрудничеству и взаимопониманию.

Механизмы речевого взаимодействия людей требуют тщательного и всестороннего анализа, они могут включаться в речь спонтанно, подсознательно, информация может быть имплицитно представлена в речевой ситуации и не всегда легко поддается экспликации и тем более систематизации. При непосредственной коммуникации должны учитываться интересы и говорящего, и адресата, поэтому «существуют определенные социально-психологические требования к процессу коммуникации, где высказываются оценки: должно соблюдаться некоторое равновесие во взаимоотношениях между его участниками… . Иными словами, структура оценочных высказываний определяется не только семантикой, но и прагматическими причинами» (Вольф 2002, 206).

Один из важных аспектов этой многогранной проблемы обнаруживается при анализе семантики оценочных слов в высказываниях с разными личными местоимениями. Не вызывает сомнений правильность таких предложений как He’s a genius, He’s extremely talented, She’s a brilliant orator, в то время как высказывания I’m a genius, I’m extremely talented вряд ли могут восприниматься слушающим как соответствующие норме — психологическое состояние говорящего в данном случае вызывает сомнение.

Проанализируем монолог двух молодых людей (Филип и Викс) из романа С. Моэма «Of Human Bondage». Когда Филип называет одного из своих знакомых a gentleman, Викс задает ему вопрос: And will you tell me what a gentleman is?. Филип уклончиво отвечает: Oh, I don’t know, everyone knows what it is. Объяснять значение слова, которое всем известно, всегда сложно, тем более это характерно для оценочных слов, поскольку оценка часто индивидуальна и субъективна, хотя есть какое-то ядро оценочного значения, которое в большей или меньшей степени разделяют все люди определенного языкового сообщества и которое обычно регистрируется в словарной дефиниции, представляя его абстрактное содержание. В реальной же языковой практике оно «обрастает» различными субъективными смыслами относительно того объекта, который они характеризуют, поскольку эти понятия градуируемы, и люди выбирают различные точки данной понятийной шкалы в зависимости и от своих индивидуальных качеств, и от индивидуальных качеств объекта. Викс не удовлетворен ответом Филипа, он хочет знать, какой смысл Филип вкладывает в значение этого оценочного слова. Он продолжает: Are you a gentleman? Приведем дальнейшее описание этой ситуации: No doubt had ever crossed Philip’s mind on the subject, but he knew it was not a right thing to state of oneself. «If a man tells you he’s a gentleman you can bet your boots he isn’t,» he retorted. «Am I a gentleman?» Weeks insists. Philip’s truthfulness made it difficult for him to answer, but he was naturally polite.

«Oh, well, you’re different», he said. «You’re American, aren’t you.»

«I suppose we may take it that only Englishmen are gentlemen», said Weeks gravely.

Разговор молодых людей демонстрирует их неудачную попытку выяснить, что же означает слово gentleman, Викс пытается «привязать» его к конкретному, знакомому ему лицу, чтобы значение его стало более определенным и понятным. Филип же своим спонтанным ответом загоняет себя в лингвистическую и психологическую ловушку. То, что он говорит, совершенно противоположно тому, что он думает — он не сомневается в том, что он джентльмен, и в то же время понимает, что сказать это собеседнику будет не по-джентльменски — в этом случае его нельзя считать джентльменом.

Словарь MED дает следующее определение слова gentleman — «a man who is always polite and honest, and considers other people’s needs».

Филип вежлив, но честен ли он? Два основных компонента значения слова («politeness» и «honesty or truthfulness») оказываются несовместимыми в данной ситуации, «отталкиваются» друг от друга, Филип должен выбирать между вежливостью и честностью в своем лингвистическом поведении. Он предпочитает вежливость, что заставляет его совершить другую лингвистическую оплошность — «You’re American, aren’t you», говорит он Виксу, который сразу восстанавливает имплицитный смысл этой фразы — только англичанин может быть джентльменом. Вежливость Филипа объясняется его желанием щадить чувства своего друга — этот компонент также включается в словарное толкование слова gentleman — «a man who… considers other people’s needs». В описываемой ситуации из этого толкования выпадает только элемент «честность».

Разрушает ли это значение слова gentleman? Очевидно, нет. Ведь слова не живут в словаре, они живут в речи (languaging, как определяет ее У. Матурана). Они демонстрируют гибкость говорящего, который сталкивается не с абстрактной, оторванной от реальности ситуацией, демонстрирующей их значение в словаре, которое, впрочем, может и полностью накладываться на какую-то ранее существовавшую ситуацию, поскольку словарь регистрирует примеры, взятые из реальных языковых употреблений.

Однако при каждом употреблении слова в речи участники ситуации различны, как различны их возраст, социальный статус, их фоновые знания, индивидуальный и коллективный опыт, их ментальное и психологическое состояние в момент речи, этические нормы, обстоятельства и условия, при которых слово включается в речь и т.д. Говорящий, соответственно, приспосабливает словарное, абстрагированное от конкретной ситуации слово к определенной ситуации, учитывая множество таких факторов в процессе коммуникации. От него требуется концептуальная и речевая пластичность, которую Филип и пытается продемонстрировать в вышеприведенном диалоге, неожиданно обнаруживая и пытаясь преодолеть лингвистические, психологические, этические барьеры и «ловушки» в употреблении слова gentleman с местоимениями в первом, втором и третьем лице.

Различный стиль жизни двух молодых людей, в чем-то различные ценности, поведение и лингвистическая тактика (Филип — вежливый и обходительный, Викс — прямолинейный, он требует от Филипа ясного и прямого ответа) в данном случае сводят на нет их совместные усилия «договориться» о значении данного слова, хотя они часто общаются, любят обсуждать разные темы, оба — умные и порядочные люди (хотя слово порядочный также нелегко поддается определению), у них много общего («common ground» (Clark 1997, 92)).

Человек выстраивает свою речевую стратегию в зависимости от того, кого он оценивает — себя, своего собеседника или других лиц. Как замечает Н.К. Рябцева, «мысли для себя формулируются совсем не так, как мысли для других» (2005, 497). Поскольку человек эгоцентричен, он полагается в своих суждениях прежде всего на свое Я, на свое восприятие мира, свой опыт, свои интересы и, соответственно, управляет своим языковым поведением так, чтобы показать себя в выгодном свете или, по крайней мере, не навредить себе. Можно как раз навредить себе и настроить против себя слушающего, если называть себя такими «высокооценочными» словами, как джентльмен, гений, талант. И в равной степени неестественно оценивать себя словами с негативной коннотацией — ср. I’m a provincial, a fool — эти слова предназначены в основном для оценки других людей, и тогда при функционировании они сохраняют все семантические компоненты своих словарных толкований. Ср. — Не is a provincial.

MED отмечает два значения слова provincial — 1) someone who is not from a country’s capital city or a large cityи 2) someone who is old-fashioned and conservative because they do not come from a large city. Первое значение отражает его денотативные признаки, второе — совмещает денотативные признаки первого значения («do not come from a large city») с коннотативными («old-fashioned and conservative»). Денотативные признаки, сами по себе не содержащие отрицательных компонентов в своем значении («not being from a large city» может быть и хорошо, и плохо), получают их от коннотативных (в данном случае отрицательных), поскольку они связаны причинно-следственными отношениями.

С другой стороны, употребление этого слова с местоимением первого лица (I’m a provincial) может быть вполне социально релевантным и оправданным в определенной ситуации, когда человек из провинции делает усилие адаптироваться к новым условиям и требованиям и выжить в большом городе.

Так, в одной из Иркутских газет (Видеоканал 22-30/04 2006 г.) были опубликованы впечатления нескольких молодых иркутян, которые уехали в Москву и там работают. Одна из девушек (менеджер по связям с общественностью) говорит: «Мое провинциальное прошлое меня не давит, я иногда, если чего-то не понимаю, шучу, говорю: я из провинции».

Употребление этого слова в данном контексте лишь частично согласуется с его словарным определением, говорящий в этом случае квалифицирует свое высказывание почти как шутку. Это стратегия самокритики с целью самозащиты, которая помогает девушке сгладить несколько неблагоприятную для нее ситуацию. В данном высказывании имплицирован целый ряд и других экстралингвистических факторов — сожаление о том, что она что-то не так поняла, сделала ошибку; косвенная просьба сделать скидку на ее провинциальность как причину недопонимания; ее готовность учиться на своих ошибках. Такое речевое поведение обязательно сопровождается определенным жестом и мимикой, снимает напряжение, и в результате говорящий сохраняет свое экономическое, социальное, эмоциональное и биологическое благосостояние. В предложении «Она провинциалка» будет и другое имплицитное значение, и другие жесты и мимика говорящего, выражающие неодобрение, осуждение, пренебрежение.

Таким образом, слово в его реальном употреблении приобретает ряд прагматических значений, передает различный набор модальностей взаимодействия с миром. Всю эту информацию, естественно, невозможно представить в словарном толковании слова. Люди должны соблюдать определенные социальные, этические, культурные нормы в своем речевом поведении, используя слова в новых, ситуативно релевантных значениях, тем самым сообщая этим словам новый вес, новую значимость. Старые слова приходят говорящему на помощь, когда ему нужно адаптироваться к новой ситуации, выразить ее различные нюансы, особенности и условия реализации процесса коммуникации.

«Семантическая бесконечность знака связана с бесконечностью мышления, а оно, в свою очередь, связано с бесконечностью мира. Отсюда бесконечность семантических значений в слове — любое слово может быть переосмыслено, обогащено за счет вновь появившегося знания, за счет новой мысли, нового логического понятия» (Кривоносов 2001, 744).

А.А. Залевская считает слово продуктом «переработки многогранного (чувственного и рационального) опыта человека при акцентировании внимания на взаимодействии разных уровней и форм психического отражения» (2005, 165).

Интересно также привести слова О. Мандельштама (1990) о слове: «Слово — Психея. Живое слово не обозначает предметы, а свободно выбирает, как бы для жилья, ту или иную предметную значимость, вещность, милое тело» (с. 171), и далее: «Как же быть с прикреплением слова к его значению; неужели это крепостная зависимость? Ведь слово не вещь. Его значимость нисколько не перевод его самого» (с. 183).

Это замечание особенно релевантно для оценочной лексики, которая чрезвычайно гибка, подвижна, субъективна, и которая дает говорящему возможность манипулировать этими особенностями в процессе создания речевого акта.

Так, слово fool, которое определяется как «a person who is lacking in judgment and good sense» (DELC), характеризуя третье лицо, находящееся вне пространства говорящего и адресата (He is a fool), обычно выражает именно это значение. Оно звучит как «ярлык», постоянная характеристика человека. Если говорящий обращается к адресату (You are a fool), это слово может приобретать более мягкие коннотации и передавать, например, иронию или упрек относительно какого-то определенного действия адресата. Когда же говорящий говорит о себе (I’m a fool), оно звучит как сожаление о каком-то поступке, мягкая форма самоупрека, самокритики или даже самовосхваления (I’m a fool, I’m trying to help everybody). Таким образом, оценочное слово колеблется в своем значении от знака - до знака +.

Когда вы говорите своему сыну, что сын вашего соседа очень трудолюбивый/умный, то адресат может интерпретировать ваше высказывание как упрек (ты не такой трудолюбивый / не такой умный), как намек на его лень или отсутствие какого-то другого положительного качества, которым обладает объект оценки. Если вы сообщаете своему сыну, что сын соседей лентяй, то ваш сын извлекает из этого высказывания благоприятную для себя информацию — а я не такой, я не лентяй, хотя прямого сравнения ни в том, ни в другом случае в высказывании нет.

Итак, одно и то же оценочное слово в однотипной конструкции с разными личными местоимениями имеет различную значимость, разный «вес», разную ценность — от отрицательной и неблагоприятной до положительной и благоприятной. Такие колебания слова в речи позволяют обнаружить его различные точки на прагматической шкале, которые нелегко «объять» и предсказать. Слово предоставляет говорящему множество прагматических значений, чтобы удовлетворить его потребность отражать мельчайшие движения мыслей, чувств, эмоций, а слушающий, в свою очередь, пользуясь своим опытом, знанием картины мира, извлекает имплицитную информацию, невербализованную в высказывании. Часто информация, заключенная в предложении, и интенция говорящего вступают в противоречивые отношения (см. подробнее Колшанский 1975, 156). Ср. Я тебя не понимаю, я тупой. Оценивающее якобы себя лицо на самом деле адресует эту оценку своему собеседнику, создавая обратный смысл фразы: «Я-то умный, это ты тупой — ты не можешь вразумительно и толково что-то объяснить» или «Ты говоришь не то, я не хочу тебя слушать, я не согласен с твоей точкой зрения».

Жизнь, мир постоянно ставят перед человеком новые проблемы, предлагает новые вызовы, которые меняют человека и, соответственно, его речевое поведение. Сознательно или бессознательно человек стремится сохранить свое «эго» и строит свое высказывание так, чтобы сохранить свое Я-биологическое, социальное, экономическое и т.д. Как замечает один из героев романа «The Winter of our Discontent» Дж. Стейнбека, «All people are moral, only their neighbours are not». Поэтому употребление личных местоимений в речи требует от говорящего определенной тактики, осторожности, иногда предварительной подготовки. Герой романа Дж. Гришема «The Broker» описывает выступление Президента своей компании следующим образом: «The President had shifted to the «we» mode now, something he invariably did when a potentially unpopular decision was at hand. For the easy ones, it was always «I»». В первом случае президент оставляет за собой возможность разделить неблагоприятный результат своей политики с другими или даже найти виновного или причину неудачи в неожиданных обстоятельствах, во втором случае он уверен в успехе и победителем тогда будет он один.

Современная практика работы компаний предполагает не только отчеты руководителей, в том числе высшего звена, о проделанной работе их подразделений, им предлагается также подготовить анализ своих сильных и слабых сторон, их личного вклада в работу (strengths and weaknesses). Человеку обычно непросто говорить на эту тему, тем более четко формулировать эту информацию. Их выживание, их будущее, оценка их работы зависят от их представления данной информации в значительной степени — они не могут рисковать потерять свою должность, деньги, благополучие свое и своей семьи, и они «let their egos go».

В газете The Financial Times от 3 мая 2010 г. опубликована статья, описывающая доклады самооценки (self-appraisal reports) трех руководителей высшего звена известной английской компании Goldman Sachs, которые они представили в Сенат. Описывая свои достижения, один из них говорит: «I delivered the best performance of my career this year… We didn’t just survive — we excelled»; второй отмечает: «On the leadership front I performed exceptionally well over the past year». И третий заканчивает свой доклад следующим образом: «I believe I will be a very compelling partner for 2008».

Они должны были описать и свои слабые стороны, но, оказывается, здесь им сказать нечего. Об этом они говорят довольно обтекаемыми фразами и отмечают какие-то мелкие, «без последствий», недостатки, например, «Team work needs to be improved», «Need to delegate», что имплицирует, что он сам выполняет большую часть работы, по крайней мере, этот смысл подсказывается слушающему; «Leadership skills need more focus, need to be more patient with team members» — имплицируя, что проблем со своей командой у него много — поэтому ему приходится проявлять все больше терпения. Один из них, как отмечает автор статьи, «deftly makes his weaknesses strengths in disguise by saying «I command considerable respect from younger members of the department based on my experience and market impact. I need to spend more time converting their respect into a comfort and trust (which actually means «I’m so great my underlings understandably view me like a God»)». Обсуждая свои недостатки, они также говорят о некоторых «unfulfilled accomplishments», что является логически неверным, поскольку глагол accomplish толкуется как to finish sth completely and successfully (DELC), ср. русск. ?невыполненные достижения. Учитывая ситуацию и ответственность данной процедуры, человек подбирает «надежные» слова, жонглирует словами, чтобы добиться своей цели, учитывая, что он в той или иной степени зависит от своего адресата. Следует отметить, что данные отчеты были представлены в письменном виде.

В устном отчете о своей работе (face to face) высокие чиновники, очевидно, постеснялись бы представить себя своей аудитории, будь то вышестоящие или нижестоящие коллеги, такими высказываниями, как «I delivered the best performance of my career this year…; I command considerable respect…». Трудно представить себе мимику, жесты, интонацию человека, характеризующего себя таким образом в устном выступлении. В письменных же докладах эти «неудобные» обстоятельства, неприемлемые для устной речи, сняты, нейтрализованы авторами, они предназначены не для слушающего, а для читающего — чиновника, для которого чтение таких отчетов — будничная, рутинная работа, не требующая большой строгости оценок (это не финансовый отчет).

Следовательно, у говорящего (в широком смысле) есть мысли для себя, когда он может думать «Я талант», но по известным причинам не может никому адресовать это высказывание, а есть мысли для другого, по разному формулируемые в устной и письменной речи — говорящему приходится, учитывая множество прагматических факторов, выстраивать свою речевую стратегию по-разному в том и другом случае. Люди имеют свое собственное, субъективное определение и интерпретацию оценочных слов, которые являются результатом их личного опыта (speaker’s meaning по Грайсу) и могут меняться не только от культуры к культуре, от эпохи к эпохе, от человека к человеку, но и у одного и того же человека в разные периоды его жизни и в разных обстоятельствах, поскольку «живые системы — это когнитивные системы, а жизнь как процесс представляет собой процесс познания» (Матурана 1996, 103). Одно и то же оценочное слово, следовательно, может передавать совершенно противоположную оценку в разных контекстах, по-разному восприниматься слушающим — ср. Он дурак; Я дурак. То же слово талант, нормой для которого является высокая оценка определенных способностей человека (музыкальный, поэтический талант), может вдруг обернуться отрицательным значением, выражать осуждение, неодобрение — ср. He has a remarkable talent for upsetting his sister (MED); He had a talent for annoying people (Maugham). Сочетаемость его с соседним оценочным словом (upsetting, annoying) «перекидывает» его на противоположную, отрицательную сторону прагматической шкалы.

Другой интересной проблемой функционирования оценочной лексики является одновременное употребление противоположных по значению слов для характеризации одного и того же объекта — в широком смысле (лица, предмета, факта, события, чувства, эмоции). Тот же самый объект может быть представлен разными людьми, в разных пространственных и временных условиях по-разному. Правильность и точность отображения оценки объекта, очевидно, требует сложной рациональной и эмоциональной обработки говорящим характеристик объекта, все аспекты которой не выражены в высказывании. Так, только в наше время может быть актуальным и понятным, например, высказывание Дж. Гришема о своем герое — миллионере, который гордится своей женой «in her million-dollar dress, which reveals too much of her magnificently starved bones» (выделено нами — Л.Д.). Слова с совершенно полярными коннотациями «кооперируют» в данном контексте, передавая высшую степень положительной оценки объекта. В другой исторический отрезок времени гордость такого рода была бы (или будет), мягко говоря, не понятна.

Язык часто фиксирует такое в высшей степени компактное и точное представление сложного мыслительного процесса благодаря эластичности, гибкости слова, его способности «приспосабливаться» к действительности, передавать динамику бесконечного разнообразия взаимодействий между людьми, между человеком и окружающим его миром — ср. her ugly pleasant face (Maugham); the effort at faith intermingled with resistance to it (Lesser); she watched him go, feeling both regretful and relieved; there is an unbelievable mixture of simplicity and surprising complexity in her; I feel cold and hot, full and empty and tired (Steinbeck); He hated, despised and loved her (Maugham). Ср. также словосочетания a little too much freedom, a little too clever. Возможно также двойное отрицание — She isn’t unattractive, которое не означает She is attractive, а занимает какое-то неопределенное промежуточное положение между этими антонимами.

Иногда говорящий не может подобрать подходящее слово, чтобы выразить то, что он воспринимает и чувствует. В этом случае в английском языке для выражения неопределенности на помощь приходит неопределенный артикль или неопределенное местоимение — ср. He looked about him with a pride with which I could sympathise; She loved him now with a new love because he had made her suffer (Maugham).

Случается, что муки слова не дают результата, и говорящий вынужден «сдаться» — ср. He had some indefinable charm (N.Shute); There was some indefinable tension in the town (DELC).

Часто слова с противоположным значением (intelligent/stupid, knowledge/ignorance), представляющие градуированные понятия и уходящие в противоположные стороны шкалы, настолько сближаются в высказывании, что практически их значения уравниваются, но в силу необычности такого рода речевой синонимичности употребляются вместе в одном высказывании — ср.: inactions are actions (Murdoch).

Во вступительной статье к книге Льва Гумилева «Этногенез и биосфера земли» автор пишет, что Л. Гумилев «поставил вопрос о степени нашего знания, а точнее — незнания (выделено нами — Л.Д.) предмета, которому исследование посвящено» (Гумилев 2001).

В системе языка такие слова ориентированы на разные стороны шкалы — это семантическая шкала. В речи же эта горизонтальная шкала «сгибается» под давлением прагматических факторов и превращается в прагматическую речевую шкалу, где крайние ее точки максимально сближаются (extremes meet).

Итак, именно точка зрения говорящего определяет выбор лексических единиц в конкретном речевом акте, именно прагматическая шкала высокочувствительна к сложности и мультимодальности мира и его бесконечному изменению. Чем сложнее действительность и те задачи, которые стоят перед человеком в познании мира, самого себя, других людей, тем сложнее мысль человека, тем выше его искусство и умение приспособить язык к данной ситуации.

Литература

1. Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Истоки, проблемы и категории прагматики. Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVI. Лингвистическая прагматика. — М.: Прогресс, 1985. — С. 3-42.

2. Дейк, ван Т. Язык. Познание. Коммуникация. — М.: Прогресс, 1989.

3. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. — М.: УРСС, 2002.

4. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. — М.: АСТ, 2001.

5. Залевская А.А. Слово. Текст. Избранные труды. — М.: Гнозис, 2005.

6. Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. — М.: Наука, 1975.

7. Кривоносов А.Т. Система классов слов как отражение структуры языкового сознания (философские основы теоретической грамматики). — М.: Нью-Йорк, 2001.

8. Мандельштам О. Сочинения. Том 2. Проза. — М.: Художественная литература, 1990.

9. Матурана У. Биология познания // Язык и интеллект. — М.: Прогресс, 1996. — C. 95-142.

10. Рябцева Н.К. Язык и естественный интеллект. — М.: Academia, 2005.

11. Clark H. Using language. — Cambridge: University Press, 1997.