Слово в предложении - Л.М. Ковалева 2010

Композициональность vs холистичность
Анализ значения предложения в холистической модели: парадоксальная коммуникация

М.Ю. Рябова

Холистическая модель, холизм

Холизм — это представление, согласно которому верификация возможна лишь в составе всей системы. Значение термина холизм восходит к греч. holos (целый). В философии холизм — методологический принцип целостности, сформулированный южноафриканским философом Я. Сматсом (Smuts 1926). Смысл данного принципа выражается в формуле «целое больше, чем сумма его частей». Сматс трактовал целое как центральное понятие философии, синтезирующее в себе объективное и субъективное, материальное и идеальное. Высшая форма органической целостности — человеческая личность. По Сматсу, целостность как органическая мировая субстанция нерасчленима и непознаваема. Xолизм противостоит механицистской и антропоморфистской интерпретации реальности.

Холизм как методологический принцип противостоит редукционизму, ищущему специфику целого в составляющих его частях и сводящему мироздание к набору некоторых первичных элементов. Холистическая позиция заключается в приоритетном рассмотрении целого с точки зрения возникающих при взаимодействии элементов в системе новых качеств или целостных свойств, отсутствующих у ингредиентов, составляющих систему. Выделение и рассмотрение таких свойств позволяет дифференцировать системы по характеру взаимодействия их элементов на аддитивные или суммативные (в них целое равно сумме своих частей — это разного рода совокупности, механические смеси и т.п.) и эмерджентные или целостные (системы с наличием особых качеств — это, например, органические, живые системы, психологические, социальные и т.п.). Редукционизм и холизм, как анализ и синтез, рассматриваются как два комплементарных познавательных приема, эффективных при решении соответствующих проблем. С одной стороны, редукционизм позволяет решать структурные задачи и находить связи высших уровней с низшими. В свою очередь, холистический подход важен в познавательном отношении, так как в любой системе, даже аддитивной, имеет место взаимодействие между элементами. И редукционизм, и холизм как когнитивные приемы достаточно широко используются в разных системах знания, как естественнонаучных, так и социально-гуманитарных (психология, социология, лингвистика). Однако каждый из этих приемов может быть гипертрофирован. Абсолютизация целостности может приводить к отрыву высшего от низшего как в структурном, так и в генетически-эволюционном отношении.

Центральным понятием холизма является категория «целое». Предполагается, что эта категория может прийти на смену категориям «материальное» и «идеальное», «объективное» и «субъективное», традиционно признаваемым в философии как предельно широкие синтезировав их в своем содержании. Целое, целостность провозглашается «последней реальностью универсума», далее нерасчленимой и непознаваемой. Эта мировая субстанция лежит в основе эволюции мира, создавая новые целостности. Носителем всех органических свойств объявляется чувственно невоспринимаемое материальное поле, сохраняющееся постоянным при всех изменениях организма. Концепция холизма оказала заметное влияние на модели «творческой эволюции» Бергсона, «философию процесса» Уайтхеда, феноменологию, гештальтпсихологию, философию науки. Идеи холизма развивали также Дж. С. Холдейн и А. Майер-Абих. В современной западной литературе термин холизм нередко используется для обозначения принципа целостности (http://www.onlinedics.ru/slovar/fil/h/xolizm.html).

Английская Энциклопедия определяет холизм как методологический принцип, согласно которому социальные явления должны изучаться на уровне автономного анализа, но некоторые социальные «целостности» не сводимы и не могут быть объяснены в терминах поведения отдельных частей. Семантический холизм отрицает возможность найти значение высказывания о социальном явлении без учета знания о действиях, событиях, связях и обстоятельствах отдельных индивидов (http://www.britannica.com.).

В философии языка принцип холизма означает, что значение отдельного слова или предложения может быть понято только в его связи с более широким полем языка, с языком вообще, с языком как формой жизни. В философии сознания ментальность понимается через ее связь с другой значимостью. Крайняя форма холизма сводится к тому, что существует только взаимосвязь отношений, и ничего другого нам не дано.

Вместе с тем, холизм не является новейшим принципом философии, он был сформулирован еще Аристотелем, отметившим, что целое всегда больше суммы его частей (Метафизика). В современной философии ХХ века холизм представляет собой методологию, которая объединяет такие направления как теория систем, науки о хаосе и целостности, теория эмерджентности и др. Ведущий принцип холизма, который лежит в основе интерпретации значения целого, — это принцип взаимозависимости (interconnectivity).

С точки зрения философии языка формулируется теория значения Д. Дэвидсона (Davidson 1984), которая основывается на общей теории интерпретации; холистическое представление значения подразумевает холистическое представление ментального вообще и ментального содержания в частности. В интерпретации существенно важной является полная картина, которую теория находит в поведении, и которая остается инвариантной в различных, но одинаково адекватных теориях. Теория значения для языка по Д. Дэвидсону — это теория общей картины (Блинов, Ладов, Лебедев 2006).

Холистический подход оказывается связанным с представлением о конвенциональности значений. В теории интерпретации теория истины обеспечивает только формальную структуру, на которой основана лингвистическая интерпретация: такая теория встроена в более широкий подход, рассматривающий взаимосвязи между высказываниями, другими видами поведения и установками; кроме того, применение такой теории к действительному лингвистическому поведению должно принять во внимание динамический и изменяющийся характер такого поведения. Последнее соображение ведет Дэвидсона к некоторым важным заключениям. Обычная речь изобилует неграмматическими конструкциями, неполными предложениями, метафорами, неологизмами, шутками, игрой слов и другими явлениями, которые не могут быть объяснены просто применением к произнесению ранее существующей теории языка, на котором говорят. Дэвидсон утверждает, что в то время как лингвистическое понимание действительно зависит от схватывания формальной структуры языка, структура всегда нуждается в модификации в свете действительного лингвистического поведения (Davidson 1984). Понимание языка — вопрос непрерывного приспособления интерпретативных пресуппозиций (предположений, которые часто неявны) к высказываниям, которые нужно интерпретировать. Кроме того, оно требует таких навыков и знаний (воображение, внимательность к установкам и поведению других, знание мира), которые не определены лингвистически и которые являются частью более общей способности ориентироваться в мире и относительно других людей — способности, которая также сопротивляется формальному объяснению. С такой точки зрения лингвистические конвенции (особенно лингвистические конвенции, которые принимают форму соглашения об использовании общих синтаксических и семантических правил), хотя и могут хорошо способствовать пониманию, не могут быть основанием для такого понимания. Д. Дэвидсон предлагает теорию значения как часть более широкой теории интерпретации и более широкого подхода к ментальному. Эта теория холистична, поскольку она требует, чтобы любая адекватная теория рассматривала лингвистическое и нелингвистическое поведение в их полноте. Это означает, что теория интерпретации должна принять композициональный подход к анализу значения; признать взаимосвязь установок и поведения, а также приписывать установки и интерпретировать поведение способом, ограниченным нормативными принципами рациональности (Блинов, Ладов, Лебедев 2006).

Принцип рациональности носит в теории радикальной интерпретации когерентистский характер. Теория радикальной интерпретации фактически подразумевает сочетание холистического и экстерналистского тезисов: о зависимости пропозиционального содержания от рациональных связей между полаганиями или пропозициональными установками (холизм) и о зависимости такого содержания от каузальных связей между установками и предметами в мире (экстернализм). Это сочетание определяет структуру теории знания, эксплицируемую в работах Д. Дэвидсона. По Дэвидсону, интерпретация значения оказывается основанной на концептуальной взаимозависимости между тремя способами знания: знанием себя, знанием других и знанием мира. Так же, как знание языка не может быть отделено от нашего более общего знания мира, так и знание себя, знание других людей и знание общего, «объективного» мира формирует взаимозависимое множество понятий, никакое из которых не является возможным в отсутствие других (Davidson 1990).

Определяя холистический характер ментального в терминах как взаимозависимости между различными формами знания, так и взаимосвязи установок и поведения, Дэвидсон отказывается от корреспондентной теории истины, которую он защищал в 60-е годы, в пользу когерентной теории истины и знания.

Теория автопоэзиса

Холистическая методология как междисциплинарный подход получает дальнейшее развитие в теории автопоэзиса, впервые сформулированной У. Матураной и Ф. Варелой в 70-е годы.

Слово «автопоэзис» («аутопойесис», «аутопоэз» (autopoiesis)) происходит от греческих слов autos — само и роiеin — построение или произведение. Выбор греческого слова позволяет придать термину свойство оператора, действующего на смысловое поле и обладающего спектром собственных значений. Несмотря на изначальную биологическую направленность теории автопоэзиса, она имеет перспективную междисциплинарную методологию. Эти подходы находят свое применение в концепциях трансперсональной психологии, исследовании социальных процессов, теории искусственного интеллекта, развитии новых информационных технологий. Идеи У. Матураны и Ф. Варелы получили широкое распространение в мировом научном сообществе. Автопоэтическая теория входит в более общую исследовательскую программу, такую как когнитивная наука, которая осуществляет междисциплинарный синтез исследований в области нейролингвистики, искусственного интеллекта, когнитивной психологии, нейробиологии и эпистемологии. Среди авторов, работающих в этой области знания и развивающих ее современную фазу — задействование (enaction) — можно назвать таких ученых, как Ф. Варела, Т. Виноград, Дж. Лакофф и др. (Москалев 2002).

Основным понятием теории автопоэзиса является целостность (или холизм). Структуру сложной целостности, статической или динамической, по мнению И.Е. Москалева, создают реальные элементы или реальные отношения этой целостности, как связи между ее физическими компонентами. Структура определенного сложного образования заключается в самом способе ее производства как целостности. Другими словами, структура системы представляет собой физическое воплощение ее организации. Поскольку У. Матурана и Ф. Варела подчеркивают, что организация системы не зависит от свойств ее компонентов, то данная организация может быть осуществлена (воплощена) различными способами, т.е. при помощи различных компонентов. Матурана и Варела считают автопоэзис паттерном организации, общим для всех живых систем независимо от природы самих этих компонентов. При этом автопоэтическая система определяется как сеть процессов производства компонентов, создающих саму эту сеть, результатом функционирования которой является ее (автопоэтическая) организация или паттерн как инвариант. Матурана и Варела выделили способность к самопроизводству и устойчивому развитию в своей среде обитания в качестве наиболее характерных свойств живых систем. В соответствии с этим ими был развит принцип операциональной замкнутости как один из основных принципов автопоэзиса. Операциональная замкнутость не подразумевает закрытость, так как речь идет об автономности особого рода, допускающей одновременно как взаимодействие системы с внешним миром (обмен веществ), так и непрерывное саморазвитие. Несмотря на то, что живые организмы непрерывно контактируют с окружающей средой, они остаются относительно устойчивыми по отношению к ее воздействиям. Нечто заставляет систему оставаться операционально замкнутой, т.е. поддерживать неизменными основные циклы жизнедеятельности и воспроизводить саму себя.

У. Матурана рассматривает феномен языка и языкового поведения как расширение когнитивной области наблюдателя. Матурана приходит к автопоэтическому объяснению феномена языка, как результата ко-онтогенеза живых систем. При этом такие традиционно связываемые с языком понятия, как «перенос информации», «символизирование», «денотация», «значение» имеют смысл только для рефлексии о языке, т.е. при размышлении внешнего наблюдателя о том, что происходит при языковом поведении. Быть человеком — значит существовать в языке, поэтому языковое поведение он описывает как поведение, которое является частью и результатом нашего поведения в качестве живых систем: «Мы движемся в нашем онтогенетическом и филогенетическом дрейфе как действующие в языке люди в структурном сопряжении в нашей области существования. Язык поэтому возникает в жизненной практике наблюдателя и генерирует в свою очередь снова жизненную практику наблюдателя» (Матурана 2001). Матурана и Варела видят также смысл языкового поведения (феномена языка) в том, что оно представляет способ сосуществования живых систем. Самосознание и самость существуют только в языке, а так как язык является социальным феноменом, то и самосознание является также социальным феноменом (Москалев 2002).

По мнению Ф. Варелы, в когнитивистской интерпретации определяющим является репрезентационалистское утверждение об объективном существовании внешнего мира. Однако, переоткрывая «здоровое человеческое понимание», мы обнаруживаем себя в нашем обыденном сознании активными, творческими участниками всех процессов окружающей нас реальности. Наше сознание не обрабатывает полученную извне информацию и не разрешает внешне заданные проблемные ситуации. Все эти модели когнитивных процессов являются лишь результатом деятельности наблюдателя, т.е. живой самореферентной системы, упрощающей сложность мира в акте схватывания (восприятия), порождающем этот мир и самого наблюдателя. Процесс порождения в действии или задействование (enact) может быть понят только в его циклическом, самопорождающем представлении. Именно эту «тотальную циркулярность» Варела обозначает термином «задействование» или «порождение» (enaction). Понятие задействования акцентирует антирепрезентационалистский взгляд на познание. Объект и субъект возникают одновременно, порождая и обуславливая друг друга. Мы не можем не принимать во внимание наше обыденное знание, которое, как это показала феноменология, неотделимо от нашей телесности, языка и социальной истории, а эта установка несовместима с фундаментальным естественнонаучным предположением, укоренившемся в западной культуре, будто мир, каким мы его воспринимаем, не зависит от воспринимающего его субъекта (Москалев 2002).

Центральной концепцией Матураны и Варелы является автопоэзис. Формальное определение концепции сводится к следующему: «Автопоэтическая система организована (определена как единство) как сеть процессов производства (трансформации и разрушения), состоящая из компонентов, производящих компоненты: 1) которые, взаимодействуя и изменяясь, регенерируют и реализуют сеть процессов (отношений), производящих их; и 2) конституирующие его (машину) как некоторое единство в пространстве, в котором они [компоненты] существуют, задавая топологическую область своих реализаций как такой сети» (Varela 1979, 13). Любое единство, отвечающее данным условиям, является автопоэтической системой, и любая автопоэтическая система, реализованная в физическом пространстве, является живой системой. Особая конфигурация данного единства — его структура — не является достаточным условием для определения его как единства. Ключевой особенностью живой системы является поддержка своей организации, то есть сохранение сети отношений, которая определяет её как системное единство (Витакер 1992). Иначе говоря, «автопоэтические системы действуют как гомеостатические системы, для которых их организация является основным критическим фактором, который они активно поддерживают постоянным» (Maturana 1975, 318).

Работы Матураны являются ключевым источником представлений о лингвистических взаимодействиях автопоэтической теории. Исходя из принципов структурного детерминизма и структурного сопряжения, он разрабатывает модель осуществления языка как деятельности, в которой участники направляют друг друга относительно самих себя и некоего предмета. Матурана представляет интерперсональную коммуникацию, как «передачу по трубам информации» между участниками разговора. Данная точка зрения предполагает, что «информация» является квантовым товаром. В своей книге «Metaphors We Live By» Дж. Лакофф и М. Джонсон называют эту точку зрения на коммуникацию «метафорой трубопровода» (Lakoff, Johnson 1980). Коммуникация сравнивается с видом коммерции, как взаимодействием, при котором «получатель» принимает состояние, определённое состоянием отправителя, переданное через «сообщение». Данная точка зрения на язык основывается на «денотативной системе символических коммуникаций, состоящей из слов, которые обозначают сущности без области, в которой эти сущности могут существовать» (Витакер 1992).

Для Матураны главной функцией лингвистического взаимодействия является не доставка «информационных квантов», но взаимная ориентация разговаривающих внутри согласованной области, осуществляемой благодаря их взаимодействию. Коммуникация становится способом взаимной ориентации: начальной, относительно поведения друг друга, и вторичной, относительно какого-то предмета. С точки зрения когнитивного подхода, такое взаимодействие описывается как семантическое сопряжение — процесс, с помощью которого каждый из наблюдателей рассчитывает соответствующее состояние на основе информации, исходящей от другого. «Понятие информации имеет силу только в дескриптивной области как выражение когнитивной неопределённости наблюдателя» (Maturana 1975, 322). Таким образом, лингвистическое взаимодействие сводится к процедуре структурного сопряжения. «В этом контексте поверхностная синтаксическая структура, или грамматика естественного языка, может быть описанием закономерностей в объединении элементов, в согласованном объединении <…>. Поверхностный синтаксис может быть любым, потому что его детерминация является зависящей от истории структурного сопряжения. <…> Универсальная грамматика, как набор правил, общих для всех человеческих языков, может основываться только на универсальности процесса рекурсивного структурного сопряжения» (Maturana 1978, 52).

Автопоэтическое видение языка не сводится к кодированию с помощью символов, обеспечивающих процесс взаимодействия коммуникантов. Освобождая взаимодействие от необходимости прибегать к лексической ссылке и следовать должному грамматическому образцу, автопоэтическая модель неявно разрешает все способы невербального означивания. Соединяя лингвистическое взаимодействие со структурным сопряжением, контекст определения значения объединяется с контекстом взаимодействия. Это, в свою очередь, объединяет два смысла контекста: контекст как решающий фактор описания лингвистического значения и контекст как ситуационный фон. Данный факт предоставляет автопоэтической теории основание для обращения с зависимыми от контекста аспектами текущих взаимодействий (Витакер 1992).

Так, У. Матурана отмечает: «Все те взаимодействия, которые независимо друг от друга определяют системы отсчета каждого из участников разговора, образуют собой контекст, где имеет место данное языковое взаимодействие. Таким образом, каждое языковое взаимодействие по необходимости зависит от контекста, причем, несмотря на различие систем отсчета данных двух процессов, эта зависимость носит строго детерминистический характер как для ориентирующего, так и для ориентируемого» (Матурана 1996). Матурана указывает, что неоднозначность языкового взаимодействия, отмечаемая наблюдателем, справедлива только для него самого, поскольку он не имеет доступа к контексту, в котором происходит это взаимодействие. Предложение «Преследования полицейских довольно опасны» однозначно для обоих собеседников независимо от последующего поведения, которое оно порождает в каждом из них; для наблюдателя же, стремящегося прогнозировать ход последующих взаимодействий, это предложение неоднозначно (Матурана 1996). Если языковые взаимодействия воспринимаются как ориентирующие взаимодействия, то в функциональном плане нельзя отделить друг от друга семантику и синтаксис, несмотря на кажущуюся легкость, с какой они различаются в описаниях наблюдателя. Истинность сказанного Матурана подтверждает двумя соображениями:

(а) Некоторая последовательность коммуникативных описаний (в нашем случае — слов) скорее всего явится причиной возникновения в ориентируемом субъекте последовательности ориентаций, сменяющих друг друга в его когнитивной области, причем каждая из ориентаций возникает из состояния, оставшегося после предыдущей ориентации. Это хорошо видно на примере предложения «Преследования полицейских довольно опасны», в котором каждое из слов, последовательно сменяющих друг друга, ориентирует слушателя на некоторое конкретное взаимодействие в своей собственной когнитивной области, релевантное некоторым конкретным образом (проявляющимся в порождаемом им поведении), зависящим от предыдущей ориентации. Мы не должны упускать из виду этот факт, несмотря на то, что наблюдателю, видимо, легче описать слово опасны (или любое другое слово), указывая на его грамматические или лексические функции, нежели определить конкретную природу ориентации, вызываемой этим словом. Наблюдатель рассуждает, пользуясь языком, так, что любое объяснение слова опасны, которое он может дать, лежит в области описания, тогда как ориентация, вызываемая самим словом, ориентация как изменение состояния самого слушателя — это некоторое внутреннее взаимодействие в его собственной когнитивной области.

(б) Целая серия коммуникативных описаний сама по себе может являться коммуникативным описанием. Будучи завершена, она в целом может ориентировать слушателя на видение с точки зрения, обусловленной тем состоянием, к которому она сама же его и привела. Ограничение на подобные усложнения налагается исключительно способностью нервной системы проводить различия между своими собственными различимыми внутренними состояниями и взаимодействовать с ними, как если бы они были независимыми сущностями (Матурана 1996).

Таким образом, для Матураны языковое поведение представляет собой процесс непрерывной ориентации. Поэтому то новое состояние, в котором система оказывается после языкового взаимодействия, возникает в итоге языкового поведения. Правила синтаксиса и порождающей грамматики указывают на повторяющиеся черты, которые наблюдатель отмечает в языковом поведении (и сумел бы заметить в любом поведении), которые, будучи порождением функциональной организации системы, задают спецификацию взаимодействий, возможных в любой данный момент времени. Такие правила являются только в когнитивной области наблюдателя, то есть в сфере описаний, поскольку в любой системе переходы от одного состояния к другому, являясь внутренними процессами, не связаны с природой вызываемых ими взаимодействий. Любая корреляция между различными областями взаимодействий принадлежит исключительно когнитивной области наблюдателя и предстает в виде отношений, возникающих как результат его одновременных взаимодействий с обеими областями.

Ф. Варела связывает понятие автопоэзиса с организационной закрытостью системы. Такая ситуация, в частности, проявляется в том случае, когда наблюдатель не в состоянии шагнуть за пределы целостности, чтобы определить ее границы и, соответственно, окружающую среду, однако он всегда связан с функционированием целостности в качестве одной из определяющих ее составных частей. В таких случаях, под которые подпадает большинство автономных социальных систем, характерными являются процессы, при которых уже само описание системы изменяет ее. На каждой стадии наблюдатель взаимодействует с системой, осознавая нечто, что приводит к модификации его связей с данной системой. Собственно говоря, это не что иное, как герменевтический круг актов интерпретации, на котором основывается вся человеческая деятельность (Варела 1996).

Как и в случае автопоэзиса, организационная закрытость создает единицу целостности, которая, в свою очередь, специфицирует феноменологическую область. Таким образом, с каждым классом замкнутости ассоциирована определенная область. И всякий раз, когда подобная феноменология обретает определенное многообразие и значимость, соответствующее наименование дается как явлениям, так и типу замкнутости; так происходит в случае автопоэзиса и биологической феноменологии. Другими примерами служат закрытость языковых взаимодействий и феноменология общения. Очевидным является то, что, как только благодаря замкнутости возникает некая единица целостности, она тут же специфицирует область, с которой она может взаимодействовать без потери собственной идентичности. Такая область является областью дескриптивных взаимодействий, соотносящихся с окружающей средой так, как это видится с позиции наблюдателя, т.е. является когнитивной областью для данной единицы целостности. Механизмы индивидуализации (identity) и когнитивная область являются взаимосвязанными понятиями, группирующимися вокруг способа спецификации организации путем замкнутости в данной области (Варела 1996).

Дальнейшее развитие понятия автопоэзиса дается в работах немецкого ученого Никласа Лумана, применившего методологию холизма в области теории систем и социологии, в частности. С точки зрения Н. Лумана, автопоэзис — это «такая организация, которая является своим «собственным состоянием», то есть таким производительным взаимодействием компонентов системы, результатом которого становятся именно эти компоненты. Набор явлений автопоэзиса чрезвычайно широк: кирпичный завод выпускает кирпичи, из которых он сам и строится; организм (органы и клетки), произведенный в результате взаимодействия органов и клеток; язык как особая система, позволяющая говорить о языке, то есть о самой себе, и — через язык — решать вопрос о том, что надо говорить, какие слова произносить. Функцией такого удвоения или раздвоения (дифференциации) всегда является воспроизводство целостности, порождающей ее элементы (Луман 2007).

К такого рода явлениям относится и социология, выстраивающая свои теории общества, при том, что сами эти теории являются коммуникативными актами, а, следовательно, представляют собой такое же общество. И теория познания, анализирующая науку, сама является таковой и участвует в построении науки (Антоновский 2006, 19). По Луману, общество состоит из коммуникаций, и помимо них в нем ничего нет. Коммуникация требует других коммуникаций, реагирует на прошлые коммуникации, избегает одних и подсоединяется к другим. Поскольку социология сама является всего лишь особым типом коммуникации, это еще раз показывает, что констатация всякого порядка есть произвольная (конструктивная) внутренняя функция самой системы. Порядок в обществе (системе коммуникаций) обнаруживается (наблюдается, производится, конструируется) одной из подсистем коммуникаций, в данном случае — социологией.

Как уже отмечалось, такого рода самореференциальный характер свойственен не только системам коммуникаций, но присущ и биологическим системам (организмам), системам переживаний (сознанию), нейронным сетям и т.д. Это широкое понимание самореференциальности дает возможность примерно реконструировать генезис специфически-социальных коммуникативных связей (кодов-различений) (Антоновский 2006, 19).

Центральной темой для Н. Лумана выступает самореференция, которая есть форма автопоэзиса. «Понятие самореференции обозначает такое единство, которое является для себя самого элементом, процессом, системой» (Луман 2007, 64). Систему можно назвать самореферентной, если элементы, из которых она состоит, она сама конституирует как функциональные единства и во всех отношениях между этими элементами обеспечивает ссылку на это самоконституирование, таким образом непрерывно воспроизводя его. Луман подчеркивает, что самореферентная, на уровне элементов автопоэтическая репродукция должна обеспечивать элементы тех типов, которые определены системой. Ведь имеет место репродукция. Так, в системах действий, вновь и вновь должны воспроизводиться действия, а не клетки, макромолекулы, представления и др. Именно это обеспечивается посредством самореференции элементов. Тем самым задаются границы вариаций (там же, 67).

Категория автопоэзиса имеет важное значение для смысловых систем. Так, Луман доказывает, что смысловые системы также являются совершенно закрытыми, поскольку лишь смысл может быть связан с другим смыслом и лишь смысл может менять смысл. «При всех внутренних операциях смысл способствует постоянному наличию ссылок на систему и на более или менее сформировавшийся окружающий мир; при этом выбор основ ориентации может оставаться открытым и быть оставлен последующим операциям, одновременно воспроизводящим смысл с отсылками вовне и вовнутрь. <…> Он (смысл) состоит в новой комбинации закрытости устройства системы и его открытости окружающему миру; иными словами, в комбинации различия «система / окружающий мир» и самореферентного устройства системы» (Луман, 2007, 70). Самореференция на уровне элементов означает, что они сцепляются друг с другом посредством возвратного отношения к самим себе и благодаря этому обеспечивают возможность связей и процессов. Это может происходить лишь при однородности элементов.

Смысл

С точки зрения холистического подхода проблема интерпретации смысла и/или его понимания решается в аспекте теории комплексности. Н. Луман полагает, что смысл — по форме, но не по содержанию — является воспроизведением комплексности, а именно: формой воспроизведения, позволяющей пошаговый доступ к ней. Проблема самореференции, как проблема комплексности, возникает в форме смысла. Всякая смысловая интенция является самореферентной, поскольку одновременно предусматривает свою повторную актуализацию. Смысл может приобрести актуальную реальность всякий раз лишь посредством указания на иной смысл. Смысл вновь и вновь указывает на смысл и никогда не отсылает за пределы осмысленного (Луман 2007, 101).

Смысл есть текущая актуализация возможностей. Так как смысл может быть смыслом лишь в качестве различия актуального и горизонта смысловых возможностей, всякая актуализация всегда ведет к виртуализации возможностей, присоединяемых на этом основании. Смысл является единством актуализации и виртуализации, ре-актуализации и ре-виртуализации в качестве процесса (обусловленного системами) с собственной тягой. Самодвижение феномена смысла является автопоэзисом по преимуществу (там же, 106).

Таким образом, смысл является всеобщей формой самореферентной установки на комплексность, которую невозможно охарактеризовать через какое-либо определенное содержание (исключая при этом другое). Самореферентное осуществление смысла требует символических генерализаций. При этом понятия символа и символического должны обозначать средства образования единства, а понятия генерализации — его функцию оперативной обработки множественности. Это значит, что множество подчиняется единству и символизируется им. Таким образом, согласно Луману, действие возможно лишь благодаря символически-генерализующей идентификации единства связи его компонентов. Оно, как элемент системных образований, есть уже эмерджентный феномен, осуществимый лишь благодаря использованию символов. Смысл и генерализация в этом плане совпадают (там же, 140).

Язык, подчеркивает Луман, не следует понимать как голое сшивание знаков, так как он не обладает исключительно функцией указания на нечто существующее. Язык также не есть лишь средство коммуникации, так как он функционирует в психических системах и без коммуникации. Его подлинная функция заключается в генерализации смысла с помощью символов, которые сами являются тем, что они обеспечивают. Лишь в функции посредника коммуникации язык связан с кодированием, т.е. с акустическими либо оптическими знаками для смысла. Генерализация имеет функцию, специфическую в смысловом отношении, шунтировать множество измерений смысла и обеспечивать их доступность для любого смыслового момента. Смысл «о-генерализовывается» во всех измерениях. Иными словами, у всех измерений смысла наготове любая возможность разложения, а генерализация останавливает дальнейшее возможное разложение, исходя из потребностей где-либо использовать смысл. Самореференция может возникать прежде всего посредством генерализации, рудиментарно заложенной во всяком смысле, и за счет генерализации можно выделить локальные «единицы смысла», к которым в первую очередь обращаются в данный момент и которые представляют все измерения смысла, однако не сразу тематизируя их (там же, 142).

Смысл и противоречие

Генерализация смысла позволяет решить многие логические проблемы, включая и проблему противоречия и парадокса. Н. Луман доказывает, что только при включении всех противоречий мир смысла может приобрести характер самореферентной закрытости, лишь так он является коррелятом самореферентно-закрытой коммуникационной системы общества (там же, 142).

Противоречия обычно считаются логическими ошибками, нарушениями правил логики, которых следует избегать. В контексте автопоэзиса противоречия, по Луману, образуют определенную форму. Любой смысл способен к противоречию, любой смысл может быть достроен до противоречия. В этом отношении противоречие есть момент самореференции смысла, так как всякий смысл включает в себя собственное отрицание как возможность (там же, 476). Таким образом, автопоэтическая концепция противоречия состоит в том, что противоречие само производит то, из чего оно состоит, то, что противоречит. Всякое единство есть единство самореференции и инореференции, т.е. оно конструируется парадоксально.

Если иметь в виду коммуникативные противоречия, то это такие противоречия, которые относятся не к противоречивой коммуникации, а к противоречию в коммуникативных намерениях сообщающего. Примером может служить ироническая коммуникация. В иронической коммуникации содержание опровергается ее формой. Думают о чем-то, но не всерьез. Такие формы коммуникации широко распространены: коммуницируют, давая понять, что высказывание не следует понимать буквально, с явным преувеличением или подчеркнуто вежливо (Луман 2007, 480).

Противоречия артикулируют самореференцию, и, таким образом, они и есть ее специфические формы. Их функции заключаются в сохранении, выделении единства формы смысловой связи; не в усилении, а, наоборот, в ликвидации надежности ожиданий. Ожидание двух направлений приводит к несовместимости (парадоксу), и неизвестно, какое из них сбудется. Таким образом, функцию противоречий можно объяснить, используя понятие автопоэзиса. Автопоэзис утверждает, что саморепродукция на основе нестабильности элементов является необходимой, если только система не должна прекратить свое существование. «Противоречия, подрывающие структуры и в какой-то момент подставляющие на их место себя, тем самым сохраняют автопоэтическую репродукцию, обеспечивают присоединенное действие, хотя неясно, какие ожидания имеют силу» (там же, 484). Противоречия обладают свойствами, содействующими развитию иммунной системы тем, что делают возможным, но не необходимым устранение отклонений. Иммунная система должна быть совместимой с саморепродукцией в меняющихся условиях. «Противоречие, подобно боли, по-видимому, требует реакции на себя и упрямо побуждает к ней» (там же, 485). Противоречие есть форма, позволяющая реагировать без познания. Ему достаточно характеристики, состоящей в том, что нечто укладывается в семантическую фигуру противоречия. Можно говорить об иммунной функции противоречия в системе. Подчеркивая автопоэзис противоречий, Луман замечает, что противоречия существуют лишь во взаимодействии структуры и события. Они предполагают структурное опосредование самореференции события. Лишь благодаря переадресации их смысла через иное структурирование события, событие может стать противоречивым. В неструктурированных условиях было бы невозможно ни контрадикторное противоречие, ни ирония, ни парадоксализация, ни коммуникация о намерении с учетом встречных сообщений о сомнениях именно в этом намерении. Все формы противоречивой коммуникации идут через смысл, специально выбранный для этого. Итак, противоречия есть синтезы, конституированные в самой системе, есть обобщения моментов смысла с точки зрения их несовместимости.

Парадокс как акт противоречивой коммуникации

Одно из первых определений парадокса (от греч. Παραδοξος) восходит к Аристотелю, который характеризует парадокс как высказывание, противоречащее «доксе», т.е. противоречащее господствующему, общепринятому мнению, ожиданию. Парадокс — это «противоречие, в широком смысле — неочевидное высказывание, истинность которого устанавливается достаточно трудно; в этом смысле парадоксальным принято называть любые неожиданные высказывания, особенно, если неожиданность их смысла выражена в остроумной форме» (Философский энциклопедический словарь 1983, 477).

Одной из семантических функций парадокса является установка на вскрытие некой глубинной неявной истины, заключенной в суждении: «парадокс эффектным образом ставит две величины в поразительные, казалось бы противоречащие, отношения, раскрывая таким образом в большей или меньшей степени, сокрытое положение вещей» (Шмидт 2001, 9-11). Логическая структура парадокса основывается на отношениях антиномии, т.е. внутреннего противоречия. Ср.: «Антиномия (греч. Anti — против, nomos — закон; противоречие в законе) — противоположность между двумя суждениями, взаимоисключающими друг друга, но в тоже время производящими впечатление, что оба они могут быть с одинаковой силой логически доказаны в качестве правильных» (Кондаков 1976).

В философском аспекте условием существования парадоксальности или парадоксального мышления, вероятно, является постмодернизм как своеобразная форма философии «скандала», который олицетворяется парадоксом. Парадокс как эстетическая категория и литературный прием лежит в основе различных литературных жанров и форм. Так, например, парадоксы являются излюбленными приемами создания комического в пьесах известных английских писателей Оскара Уайльда и Бернарда Шоу. Парадоксы находятся в основе неожиданных концовок анекдотов, в поэтике пословиц (напр.: Тише едешь — дальше будешь и др.). Парадокс широко используется в детской «поэзии нелепостей» Л. Кэрролла, Э. Миля, К. Чуковского, в лирическом дискурсе песен (Б. Окуджава, В. Высоцкий), в пародийной поэзии (А. Филатов «Сказка про Федота…»), наконец, в художественной литературе, например в произведениях Дж. Оруэлла «1984», «Ферма животных» и др. (ср. парадоксы: Ignorance is Strength [незнание — сила]; War is Peace [война — это мир]; Freedom is Slavery [свобода — это рабство]).

Охарактеризуем иллокутивные типы парадоксальных коммуникативных актов (далее ПКА) в художественном дискурсе на материале пьесы О. Уайльда «The Importance of Being Ernest» (Уайльд, 1979). Проведенный коммуникативно-прагматический анализ позволяет выделить следующие иллокутивные типы парадоксальных высказываний.

1) Декларативные ПКА. Коммуникативный смысл высказывания содержит констатацию отрицания, казалось бы, очевидного и ожидаемого, вытекающего из житейской логики. При этом имплицитно, а иногда и эксплицитно, утверждается противоположное, нетрадиционное положение дел; перлокутивный эффект высказывания — ирония, ср.:

I really, don’t see anything romantic in proposing. It is very romantic to be in love. But there is nothing romantic about a definite proposal. Why, one can be accepted. One usually is, I believe. Then the excitement is all over. The very essence of romance is uncertainty. If I ever get married, I’ll certainly try to forget the fact (O. Wilde). (Не вижу никакой романтики в том, чтобы делать предложение. А вдруг его примут. Чаще всего так и бывает. В этом нет никакого трепета. Влюбляться — это романтично. Весь смысл влюбленности в неуверенности. Если мне придется жениться, я постараюсь забыть про это).

Смысл данного парадокса — в объединении противоположных ожиданий — романтики любви и неромантичности брака; противоречие выборов рождает конфликт ожиданий, генерирующий автопоэзис ироничной коммуникации.

2) ПКА с иллокуцией намека: в высказывании содержится аллюзия на распространенное в обществе суждение, зафиксированное в известном языковом стереотипе, сталкиваясь с которым и разрушая его смысл, программируется перлокуция абсурда, комизма, смеха. Ср.:

Jack:… The Divorce Court was specially invented for people whose memories are so curiously constituted.

Algernon: Divorces are made in Heaven (O. Wilde). (А: Процедура расторжения брака в суде была специально рассчитана на тех, у кого память организована по-особому. Б: Разводы совершаются на небесах).

Как видим, здесь содержится перифраза известного стереотипного суждения: «Marriages are made in Heaven» (браки совершаются на небесах), данная аллюзия создает комический эффект, так как намекает на возможность достижения статуса свободного от брачных уз человека только при условии вмешательства высших сил. Семантический смысл парадокса аккумулируется путем объединения смыслов взаимно противоположных значений — брак и развод — как высшего блага, необходимого в конкретный период времени. Таким образом, противоречие синтезируется в качестве единства.

3) ПКА подтверждения, в котором одобряется и уточняется высказанная точка зрения на некое положение дел, так называемый экспрессивный коннотатив. Ср.:

In married life three is company and two is none (O. Wilde) (В браке третий никогда не лишний).

В основе данного парадокса — отрицание привычной формулы бытия (в семейной жизни третий всегда лишний), рождающей эффект обманутого ожидания, благодаря чему контрарное высказывание усиливает смысл коммуникации об отклонениях.

Gwendolyn (glibly): Ah! That is clearly a metaphysical speculation, and like most metaphysical speculations has very little reference at all to the actual facts of real life, as we know them (O. Wilde). (Это абсолютная метафизика, и как всякое метафизическое суждение, оно мало связано с реальной жизнью, насколько мы знаем).

4) ПКА согласия и опровержения, содержащий юмористический образ мира, конечная цель высказывания — подчеркнуть комизм ситуации, ср.:

Gwendolyn: I am afraid you have had very little experience in how to propose.

Jack: My own one, I have never loved anyone in the world but you.

Gwendolyn: Yes, but men often propose for practice. I know my brother Gerald does (O. Wilde)

(А: Боюсь, у тебя мало опыта в том, как делать предложение.

Б: Моя родная, я никого не любил, кроме тебя.

А: Однако мужчины часто делают предложения для практики. Например, мой брат Джеральд.)

Парадокс, содержащийся в данном ПКА как факт провокационной коммуникации интегрирует несколько смыслов действия propose: «делать предложение о вступлении в брак» (основанный на взаимной любви); «делать предложение, рассчитывая одновременно, что оно не будет принято»; «делать предложение только тогда, когда существует однозначная уверенность в невозможности его принятия»; «никогда не делать предложения». Таким образом, противоречие возникает в результате того, что оно коммуницируется.

5) ПКА с иллокуцией неодобрения, порицания чего-либо, облаченный в форму изысканной метафоры, демонстрирующей остроту ума и оригинальность мышления автора, ср.:

I do not approve of anything that tampers with natural ignorance. Ignorance is like a delicate fruit; touch it and the bloom is gone. The whole theory of modern education is radically unsound. Fortunately in England, at any rate, education produces no effect whatsoever (O. Wilde). (Я не одобряю все то, что разрушает естественную глупость. Глупость, как нежный цветок, тронешь его, и лепестки облетят. Вся теория современного образования абсолютно неразумна. К счастью, в Англии система образования полностью безнадежна).

Парадокс вышеприведенного суждения основывается на отрицании привычного общественного мнения о том, что невежество порицаемо. Сомнение в оценке данного социально значимого свойства провоцирует и продуцирует начало логической операции оценки системы образования в целом. Таким образом, парадокс запускает циркулярный механизм самореференции коммуникации, необходимый для обеспечения иммунной системы данной общественной структуры.

6) ПКА с иллокуцией директива, выражающий просьбу, приказ, запрет, совет и др. Ср.:

Gwendolyn, it is a terrible thing for a man to find out suddenly that all his life he has been speaking nothing but the truth. Can you forgive me? (O. Wilde). (Гвендолин, для человека ужасно вдруг обнаружить, что всю свою жизнь он говорил только правду. Ты простишь меня?) В данном высказывании иллокутивная функция ПКА — просьба. При этом парадоксальное высказывание основано на возможности отрицательной оценки того, что обычно оценивается исключительно позитивно — истины. Как следствие — концентрация внимания, возбуждение готовности к коммуникации.

If it was my business, I wouldn’t talk about it. It is very vulgar to talk about one’s business. Only people like stockbrokers do that, and then merely at dinner parties (O. Wilde). (Если бы это была моя работа, я бы не говорил об этом. Вульгарно говорить о своей работе. Только брокеры говорят о работе и то только на вечеринках).

Иллокуция данного КПА, очевидно, — совет. Смысл парадоксального суждения состоит в противоречии между тем, что обычно оценивается в обществе как «хорошо» (прилично, например, не говорить о делах во время обеда) и «плохо» (говорить о делах за обедом). Выбор между этими двумя возможностями, тем не менее, не гарантирует разрешение противоречия. Отказ от ожидаемой модели поведения дает возможность сделать выбор в пользу отклонения, с помощью которого общество усваивает новые формы коммуникативного поведения, избавляется от стереотипов.

С лингвистической точки зрения парадокс зачастую представляет собой результат языковой игры, выступая в качестве его экспрессивного средства. По мнению М.В. Вербицкой, парадоксальный речевой акт является механизмом создания комического эффекта в художественном дискурсе. Возникновение комического эффекта обусловлено игровым модусом общения, суть которого заключается в нарушении стереотипов восприятия действительности, или в «остранении» (Вербицкая 2000, 6). Модус игровой коммуникации характеризуется определенной степенью неискренности и/или неистинности, предполагающих «речевое лицедейство», что обусловливает несерьезный, пренебрегающий логикой способ общения, который и формирует игровой мир. Этому миру соответствует верификационная система, базирующаяся на «отказе от реальности» (Плотникова 2000).

Eще в тридцатые годы прошлого века в своей теории игры Йохан Хейзинга подчеркнул, что в современном обществе произошел переход от человека индустриального, homo faber, к человеку играющему, homo ludens (Хейзинга 2003). Игра, таким образом, является ключевым понятием современной культуры, значение которой многогранно.

С точки зрения философского и культурологического подходов, роль игры в том, что современный мир представляет собой «переход от классического статичного модерна к «жидкой современности», в которой все прошлые понятия растаяли в потоке хаоса» [Наумов 2008, 29]. Мир современной реальности понимается как некая игровая конструкция, в которой ведущая роль отводится коммуникации. Коммуникация представляется не через статичные, а через текучие схематизмы автопоэзиса с постоянными переходами от событий к структурам, от порядка к хаосу, от языка к речи и обратно. Во многом неопределенность и текучесть современного общества стала следствием развития публичных коммуникаций (сетевых, медийных и иных) во всех сферах общественной жизни, ведущей технологией которых является игровая, которая и формирует сегодня все базовые ценности нашей культуры и жизни.

Для лингво-философского дискурса максимальной ценностью, на наш взгляд, служит определение игры как особого вида творческой деятельности, ограниченной системой правил, создающих специфическое игровое пространство, моделирующее реальность, дополняющее ее или противоречащее ей (Новейший философский словарь. Постмодернизм, 2007). В процессе игры возникают «иные миры», лишающие ореола сакральности наличное положение дел. Механизм игры позволяет воспроизводить и усваивать актуальные стереотипы культуры и одновременно иронически их переосмысливать, что само по себе является парадоксом. Таким образом, парадоксы представляют собой функцию и результат игры в культурном аспекте. А механизм языковой игры является одной из типичных форм актуализации парадоксального суждения, в основе которого лежит автопоэзис противоречивой коммуникации, коммуникации, строящейся на принципе повторения сходного действия или ожидания повторения сходного переживания, т.е. способности присоединения. Таким образом, форма парадокса обеспечивает способность системы к автопоэтической репродукции, к новой комбинации закрытости устройства системы и его открытости окружающему миру.

Языковая игра как проявление творческого начала в языке, основанная на нарушении привычных системных отношений, неразрывно связана с категорией комического, на что указывали разные авторы (Пропп 2002; Карпухина 2007), подчеркивая, что игра слов способствует достижению юмористического, иронического, сатирического и саркастического эффектов. При этом в основе комического эффекта лежит принцип логического противоречия, или алогизм, двусмысленность. В игре слов логическое противоречие возникает в результате нарушения закона тождества, который гласит: «В процессе определенного рассуждения всякое понятие и суждение должны оставаться тождественными самим себе» (Гетманова 1998, 46). Таким образом, противоречие порождает двуплановость, двусмысленность, которые заложены в основании игры слов, актуализируемой в парадоксах. «Двойничество», «обман словесной игры, акустической и оптической», заключается в том, что «один и тот же предикат приписывается двум несходным объектам, и оба они отождествляются», так что, «если не по смыслу, то по звучанию, получающийся образ принадлежит двум субстанциям, двум существам» (Жан-Поль 1981, 204). Игра слов в составе парадокса возникает благодаря семантическому контрасту, столкновению разных смыслов при их одновременной актуализации в синтагматической цепи, порождая при этом иронию, шутку, сатиру, сарказм по отношению к какому-то явлению.

Как результат языковой игры парадоксальное высказывание может актуализироваться разнообразными лингвистическими средствами, например, средствами фонетического уровня языка, такими как звуковой повтор, аллитерация, ассонанс, рифма, ритмический рисунок и др. Ср.:

Ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —

Во все века сжигали люди на кострах (В. Высоцкий, 142)^* (в данном высказывании актуализируются средства звукового и морфемного повтора);

Нет, презренна по самой сути

Эта формула бытия!

Те, кто выбраны, те и судьи?

Я не выбран, но я судья! (А.А. Галич, 147) (здесь используются рифма, ритм и лексический повтор);

Ученье — свет, неученых тьма (Э. Кроткий, 321) (ритм, морфемный повтор при антонимичности смысла);

Не всякая правда — красота,

Но всякая красота — правда. (К.С. Станиславский, 577) (фонетический повтор, синтаксический параллелизм).

Игровыми средствами на лексическом уровне языка могут быть: лексический и синонимический повтор, антонимия, полисемия, метафоризация, омонимия, гипонимия и др. Ср.:

Утро вечера мудренее,

Но и в вечере что-то есть (В. Высоцкий, 143) (лексический повтор)

Искусство вечно именно потому,

Что жизнь человеческая коротка.

Это — цена. (Е.М. Богат, 97) (антонимия);

Каждая могила — край земли (И. Бродский, 105) (метафоризация, полисемия);

Зачем мне быть душою общества,

Когда души в нем вовсе нет! (В. Высоцкий, 141) (полисемия);

Другим лексическим средством, актуализирующим парадоксальный смысл, может являться использование самой лексемы «парадокс» в составе афористического высказывания, например:

Парадокс воспитания состоит в том, что хорошо поддаются воспитанию как раз те, которые не нуждаются в воспитании (В.А. Искандер, 277);

Парадокс храбрости состоит в том, что человек должен пренебречь своей жизнью, чтобы сохранить ее (Г.К. Честертон, 694);

Сегодняшние парадоксы — это завтрашние предрассудки (М. Пруст, 485);

Все победы начинаются с побед над самим собой (Л.М. Леонов, 346) (полисемия);

Свиньи, склонные к бесчинству,

На земле, конечно, есть,

Но уверен я, что свинству

Человечества не съесть (С.Я. Маршак, 398) (омонимия);

Клевета — столь же опасное оружие

Как и огнестрельное (А.Г. Рубинштейн, 526) (гипонимия);

Нет более слепого, чем тот, кто не желает видеть (К.С. Станиславский, 577) (синонимия).

На семантическом уровне средствами языковой игры в парадоксальном высказывании могут быть нарушение логики причинно-следственных связей, разрушение смысла, метафоризация, буквализация, прием сравнения и др. Например:

Дамы только тем и обнаруживают в себе присутствие ума, что часто сходят с него (В.О. Ключевский, 31) (буквализация смысла фразеологического сочетания. «Буквальное прочтение смыслов создает нелепицу, соединение несоединимого, противоречие логической связи вещей. При сопоставлении двух противоборствующих планов, двух смыслов, буквального и фигурального, возникает комический эффект» (Карпухина 2007, 37));

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда… (А.А. Ахматова, 28) (метафора);

Обезьяна сошла с ума и стала человеком (В.И. Иванов, 269) (нарушение логики причинно-следственных связей);

Болтун подобен маятнику:

Того и другого надо остановить (Козьма Прутков, 313) (сравнение);

Жизнь подобна универмагу: в ней находишь все, кроме того, что ищешь (Э. Кроткий, 329) (сравнение);

Орлам случается и ниже кур спускаться,

Но курам никогда до облак не подняться! (И.А. Крылов, 335) (аллегория);

Ах, человек… Смешное существо:

Вся мудрость — в легкомыслии его (И.Л. Сильвинский, 547) (нарушение логических связей).

Семантические отношения в структуре парадокса могут основываться на следующих типах логических связей:

а) на оппозитивном сравнении, ср.:

For fascinating women, sex is a challenge; for others it is a defense (O. Wilde) (Для очаровательных женщин секс — вызов, для всех остальных — защита);

The world was made for men not for women (O. Wilde). (Мир создан для мужчин, а не для женщин).

б) на импликации «если…, то», ср.:

If a woman wants to hold a man, she has merely to appeal to the worst in him (O. Wilde). (Если женщина хочет удержать мужчину, ей следует опереться на худшее, что в нем есть);

в) на нарушении импликации, ср.:

A woman will flirt with anyone in the world, so long as other women are looking on (O. Wilde). (Женщина будет флиртовать с кем угодно, до тех пор, пока другие женщины на нее обращают внимание).

Семантико-синтаксический уровень языковой игры в структуре парадокса может репрезентироваться следующими средствами:

а) синтаксической конструкцией высказывания, актуализирующей логико-грамматические отношения тождества, например:

Разум есть творчество навыворот (М.А. Волошин, 134);

Время, которое мы имеем, — это деньги, которых мы не имеем (Ильф и Петров, 271);

б) синтаксической конструкцией, включающей отношения отрицания, ср.:

Не давай мне ничего на память:

Знаю я, как память коротка (А.А. Ахматова, 29).

Смерти нет — это всем известно,

Повторять это стало пресно,

А что есть — пусть расскажут мне (А.А. Ахматова, 30).

в) синтаксической конструкцией, репрезентирующей конверсию залоговых отношений, ср.:

Мы убиваем время, а время убивает нас (Э. Кроткий, 329);

Люди мне простят от равнодушья. Я им — равнодушным — не прощу! (А.А. Галич, 146).

Подводя итог, можно сказать, что парадокс как единство взаимоисключающих оснований и принципов в познавательной деятельности человека представляет собой один из универсальных законов мышления и языковой категоризации, когда суть явления охватывается и описывается по соотнесению с чем-то ему противоречащим и противоположным, логически несовместимым. Парадокс есть особая форма противоречия, особое состояние сознания (и знания тоже), которое отражает сочетание несочетаемого в остроумно-ироничной форме языковой игры.

Анализ значения предложения (и/или в коммуникативной парадигме — высказывания) в холистической модели может осуществляться на основе понятия комплексности (суммарный смысл целого больше суммы смыслов, входящих в него компонентов). Комплексность смысла обеспечивается механизмом автопоэзиса — самореференции, осуществляемой в форме операции соотнесения и присоединения дополнительных смыслов (рекуренции), так как смысл приобретает актуальную реальность (контингентность) лишь посредством указания на иной смысл, который может быть противоположен первичному или отрицать его. Такая референция конституирует парадоксальность, т.е. коммуникация становится парадоксальной, если добавляется возможность отрицания. Таким образом, парадокс как форма противоречивой коммуникации означает утрату определимости, в результате которой появляется двойная контингентность — тождественность и расхождение смысла в перспективах его понимания.

Литература

1. Антоновский А.Ю. Никлас Луман: Социально-эпистемологическое введение в теорию социальных систем. — М.: Ин-т философии РАН, 2006.

2. Блинов А.К., Ладов В.А., Лебедев М.В. Аналитическая философия. 2006. — http.: //culture.niv.ru/doc/philosophy/philosophy-analitic/index.htm

3. Варела Ф. (Varela F. 1996) Автономность и аутопоэз / Пер. С.Цоколова //http://www.synergetic.ru/autopoiesis/avtonomnost-i-autopoez.html

4. Витакер Р. (Whitaker R. 1992) Обзор основных понятий автопоэзиса / пер. Р.В. Червоткин //http://synergetic.ru/autopoiesis/

5. Вербицкая М.В. Теория вторичных текстов. — М.: Изд. Московского университета, 2000.

6. Гетманова А.Д. Логика: Словарь и задачник. — М.: ВЛАДОС, 1998.

7. Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики. — М.: Искусство, 1981.

8. Карпухина Т.П. Лингвоэстетическая игра морфемного повтора: теоретическая модель анализа феномена частичной итерации в художественном тексте (на материале англоязычной художественной прозы): автореф. дис. … докт. филол. наук. — Иркутск, 2007.

9. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. — М.: Наука, 1976.

10. Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории / Пер. с нем. И.Д. Газиева. — Санкт-Петербург: «Наука», 2007.

11. Матурана У. Биология познания. Язык и интеллект // Сб. / Пер. с англ. и нем. / Сост. и вступ. ст. В.В. Петрова. — М.: Издательская группа «Прогресс», 1996.

12. Матурана У., Варела Ф. Древо познания / Пер. с англ. Ю.А. Данилова. — М.: Прогресс-Традиция, 2001.

13. Москалев И.Е. Концепция автопоэзиса в современном научном познании: автореф. дисс. … канд. философ. наук. — М., 2002.

14. Мудрые мысли на все времена. Антология современного афоризма. XIX — XX вв. М.: РИПОЛ классик, 2007.

15. Наумов С.А. Игра как способ представления реальности публичных коммуникаций // Вопросы философии. М. 2008. № 6. — С. 29-42.

16. Новейший философский словарь. Постмодернизм. — М.: Современный литератор, 2007.

17. Плотникова С.Н. Неискренний дискурс. — Иркутск: Изд-во Иркутского гос. ун-та, 2000.

18. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. — М.: Лабиринт, 2002.

19. Уайльд О. Избранные произведения. В двух томах. / на англ. яз. — Т. 2. М.: Прогресс, 1979.

20. Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1983.

21. Хейзинга Й. Homo Ludens. Человек играющий. — M.: Айрис Пресс, 2003.

22. Шмидт В. Заметки о парадоксе // Маркович В., Шмидт В. Парадоксы русской литературы. — Санкт-Петербург: ИНАПРЕСС, 2001. — С. 9-11.

23. Davidson D. Radical interpretation // Inquiries into truth and interpretation. — Oxford, 1984. — Pp. 125-139.

24. Davidson D. The structure of content of truth //Journal of philosophy. 1990, № 87. — Pр. 279-328.

25. Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. — Chicago, University of Chicago Press, 1980.

27. Maturana, Humberto R. The organization of the living: A theory of the living organization // International Journal of Man-Machine Studies, Vol. 7, 1975. — Pp. 313-332.

28. Maturana, Humberto R. Biology of language: The epistemology of reality // Miller, George A., and Elizabeth Lenneberg (eds.), Psychology and Biology of Language and Thought: Essays in Honor of Eric Lenneberg. New York: Academic Press, 1978. — Pp. 27-63.

28. Maturana, Humberto, Varela, Francisco. Autopoiesis and Cognition: The Realization of the Living, Boston Studies in the Philosophy of Science / Cohen, Robert S., and Marx W. Wartofsky (eds.). Vol. 42. — Dordecht: D. Reidel Publishing Co., 1980.

30. Maturana, Humberto, Varela, Francisco. The Tree of Knowledge: The Biological Roots of Human Understanding. — Boston: Shambhala / New Science Press, 1992.

31. Smuts J.C. Holism and Evolution. — Macmillan, 1926.

32. Varela, Francisco J. Principles of Biological Autonomy. — North-Holland, 1979.

33. Varela, Francisco J., Thompson Evan, Rosch Eleanor. The Embodied Mind: Cognitive Science and Human Experience. — Cambridge MA: MIT Press, 1991.

34. Whitaker, Randall. Venues for Contexture: A critical analysis and enactive reformulation of group decision support systems. Umea (Sweden): Umea Universitet, ADB (Dept. of Administrative Data Processing / Informatics) dissertation / report UMADP-RRIPCS 15.92, 1992.