Как научиться писать сочинение на «отлично»: В помощь школьникам и абитуриентам - Т. В. Алексеева 2000

Часть вторая
Занятие 19. В поисках Своего жанра

Сочинение восьмое

Страницы дневника П. П. Кирсанова

  (По роману И. С. Тургенева «Отцы и дети»)

20 мая 1860 г.

Воскресенье

Итак, я в Дрездене. Конечно, «оздоровительная поездка за границу» была лишь предлогом. Думаю, мой брат догадался, что не собираюсь возвращаться. Да и зачем? В России я оставил все — свой дом, свою любовь, свое прошлое. Вернуться значило бы признаться в собственной слабости. Нет, нет! Я порвал с прошлым навсегда, в Германии я смогу начать новую жизнь — мирную и размеренную... Нет, мне незачем возвращаться!

5 июня 1860 г.

Вторник

Прошло уже две недели, как я поселился в Дрездене. Мысли о прошлом все чаще и чаще посещают меня...

Я много думал о Базарове. Мы могли бы стать хорошими друзьями, если бы судьба повернулась чуть иначе. А ведь странно — я мог убить его на дуэли, но промахнулся... Промахнулся с десяти шагов! Я счел это хорошим предзнаменованием — уже тогда Базаров начал вызывать у меня симпатию. Я нашел в нем все то, чего не было в ближайшем мне человеке, Николае, — твердость характера, решительность. Порой я узнавал в Базарове себя и спорил, спорил с ним просто из принципа, чтобы доказать, может быть, самому себе, что не так уж мы и похожи, хотя его слова были вовсе не так нелепы, как я старался показать. Да, сильная натура. И ощущать в какой-то миг, что жизнь этого человека, которого нельзя не уважать — хоть и невольно, — находится у тебя в руках... Я испытывал тогда облегчение, что Базаров остался жив...

Но я не мог не вызвать его на дуэль. Увидев его в беседке вместе с Феничкой, я вдруг мысленно увидел княгиню Р. — образ, который я до сих пор ношу в своем сердце. Базаров должен был заплатить за то, что заставил меня снова чувствовать боль от душевных ран.

30 июня 1860 г.

Суббота

Я с удивлением замечаю, что и Германия знакома с нигилизмом! Глубоко же пустило корни это течение! Не основываясь теперь на личном отношении, я могу судить о нигилизме непредвзято, но все равно эти идеи мне не по сердцу. Я не могу понять, как это — отрицать все? Отрицать искусство, поэзию, саму любовь? До сих пор помню слова Базарова: «Рафаэль гроша ломаного не стоит!» И это говорит человек, который ничего не понимает в живописи, просто не дает себе труда понять! Насколько я помню, принцип нигилизма звучит примерно так: «Я верю только в то, что могу увидеть, услышать или почувствовать». Но, развивая эту теорию дальше, можно предположить, что и глазам нельзя верить! Их можно обмануть — человек видит мир таким, каким он хочет видеть, так как же можно доверять глазам? И на слух полагаться нельзя... Нет, страшно подумать, к чему могут привести подобные мысли!

Я общаюсь с русскими эмигрантами. Многие из них приехали совсем недавно, чуть позже меня, но и за это время нигилизм уже успел еще больше занять умы, еще глубже пустить корни... Невольно приходят на ум тревожные слова одного из современных писателей, Гоголя: «Русь, куда несешься ты?»

3 ноября 1860 г.

Суббота

Сегодня опять думал о Базарове. Что стало бы с ним, если бы он не умер? Изменил бы он свои взгляды или так и остался бы непримиримым нигилистом?

Порой мне в голову приходит совершенно ужасная мысль — может, оно и к лучшему, что Базаров умер? Ему не придется видеть, как у него на глазах рассыпаются в пыль все его теории, как предается забвению все, во что он верил, как рушатся идеалы, а ведь так будет, я уверен в этом. Нигилизм не может просуществовать долго, такова его сущность.

27 ноября 1860 г.

Вторник

Жизнь понемногу входит в обычную колею: ровно в четыре я гуляю на бульваре, затем еду обедать в самый дорогой ресторан... Меня уважают, и в своем кругу я вполне известная личность. Почему же мне так неспокойно? Что угнетает меня? Смешно — в России я все последние десять лет мечтал об эмиграции, а теперь... скучаю! Жизнь здесь скучна... А разве не о такой жизни я мечтал? Так чего же мне надо?

Я вспоминаю наши луга с душистыми стогами сена, наши пронзительно-синие озера и хрустально-прозрачные реки... Даже наших мужиков — темных, невежественных, полных каких-то понятных лишь им одним верований, суеверий, но таких русских! Что это? Неужели я становлюсь сентиментальным?

Нет, мне никак нельзя вернуться — я слишком упрям и слишком горд. Просто это ностальгия. Но не может же она продолжаться вечно? На кольце царя Соломона была выгравирована надпись: «И это пройдет». Это действительно великая мудрость. Значит, мне надо просто подождать?..

(Ю. Чухвичева, 10-й класс)

Перед вами необычное сочинение — в виде дневниковых записей, к тому же написанных от лица одного из героев романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» — Павла Петровича Кирсанова. Художественные произведения в форме дневника, писем, путевых заметок относятся, как известно, к эпистолярному жанру (от лат. epistola — «послание»). Мы видим, что и сочинение можно написать в эпистолярном жанре. При кажущейся легкости этот жанр — один из самых трудных. Особенно в таком «ролевом» варианте, как здесь. Необходимо не просто досконально знать содержание книги, разобраться в характере героев, — надо проникнуть во внутренний мир героев и попытаться посмотреть на окружающий мир их глазами. При этом возможны совершенно необыкновенные открытия, на первый взгляд парадоксальные мысли — как, например, те, что высказывает автор сочинения от лица Павла Петровича в записи «от 5 июня 1860 г.», где говорится о возможном сближении Базарова и Павла Петровича, о схожести их характеров, о том уважении и симпатии, которые невольно начал вызывать у «автора дневника» его постоянный оппонент и антагонист — Базаров. И это не случайная мысль автора сочинения — она свидетельствует о глубоком знании текста тургеневского романа. Ведь если проанализировать судьбы и личные качества героев, окажется, что они во многом похожи, несмотря на разницу в социальном положении, мировоззрении и жизненном опыте. Именно поэтому, привыкшие первенствовать во всем, они так яростно непримиримы в споре.

В этой работе Павел Петрович показан более мягким человеком, нежели в романе Тургенева, но видны и «корни» его внешней сухости и жестокости — это его гордость и упрямство.

Сочинение — при фрагментарности записей, обусловленной жанром, — целостно. Авторский замысел — жизнь вне родины, мирная и размеренная, вдали от потрясений, жизнь, о которой так, казалось бы, мечтал герой, — пуста и скучна.

Первая и последняя записи образуют композиционное «кольцо», и в то же время концовка сочинения отличается мягкостью и «открытостью» — ведь это только страницы из дневника, записи еще могут продолжаться... Автор сочинения показывает нам, что надежда на восстановление душевной гармонии у Павла Петровича еще остается, но в то же время безрадостный финал, ожидающий героя — ностальгия и одинокая старость — очевиден.

Хотелось бы обратить ваше внимание на такие вот «открытые» концовки сочинений — открытые для дальнейших размышлений читателя. Жизненные проблемы так остры и многогранны (а литература — это художественное отражение жизни со всей глубиной ее мучительных проблем), что не всегда, завершая сочинение, мы можем прийти к однозначному выводу. Вопросительный знак в конце работы, на мой взгляд, интереснее точки или знака восклицательного. По оригинальности и смысловой наполненности с ним может соперничать только знак недосказанности, знак раздумья — многоточие...