Говорите правильно. Эстетика речи - Язовицкий Е.В. 1969

Грамматико-стилистические этюды
Четвертый урок стилистики

Месяца через два после карнавала Иван Яковлевич пригласил нас в ту же школу на встречу членов литературно-творческого кружка с участниками студии художественного слова, чтобы преподать нам урок стилистики на «высшем уровне». При этом выяснилось, что высший уровень определялся важностью темы и серьезностью подготовки тех, кто по-настоящему любит и ценит живое образно-эмоциональное русское слово. Надо сказать, что карнавал стилистики произвел на нас такое впечатление, что, шагая вслед за Иваном Яковлевичем в ту же школу, мы были заранее убеждены в полной неудаче задуманного «мероприятия». Но все вышло как раз наоборот. Встреча оказалась очень интересной и в какой-то степени повлияла на нашу дальнейшую судьбу.

Первое, что приятно поразило нас, было то, что малый зал, где происходила встреча, был оформлен по-особому. На столах стояли цветы, чайные приборы, вазочки с печеньем. Стены были увешаны репродукциями с картин русских художников, а на импровизированной эстраде возвышались бюсты Пушкина, Максима Горького и Маяковского.

Собравшиеся встретили Ивана Яковлевича бурными аплодисментами и усадили на почетное место. Председательствующий, ученик 10-го класса, сказал:

— Наша сегодняшняя встреча посвящена стилистике художественной речи. Нам предстоит выслушать три сообщения, провести свободную дискуссию и принять участие в небольшом литературном концерте. Слово для доклада на тему «Стиль, экспрессия, художественная речь» имеет ученица 9-го класса Наташа Бельская.

— Известно, что слово стиль, — взволнованно начала Наташа, — имеет не одно, а несколько значений. К наиболее важным из них относятся: значение стиля как определенной системы языковых средств и понятий, характерных для той или иной эпохи или нации (греческий стиль, готический стиль, русский стиль, стиль ампир, стиль рококо, стиль барокко, стиль модерн); значение стиля как системы языковых средств и понятий, характерных для того или иного автора или литературного направления (стиль Пушкина, стиль Гоголя, стиль Маяковского, реалистический стиль, романтический стиль); значение стиля как совокупности приемов какой-нибудь деятельности (ленинский стиль в работе), характерной манеры поведения (тимуровский стиль); значение стиля как способа летосчисления (старый стиль, новый стиль). Стилистика же рассматривает стиль в узком языковом смысле как стиль образцовый и стиль экспрессивный^[8].

Образцовый стиль является предметом школьной практики и помогает нам овладевать законами правильной русской речи. Экспрессивный стиль, связанный с образноэмоциональной выразительностью речи, помогает нам овладевать ее художественными достоинствами.

Художественная речь обладает самыми разнообразны ми видами экспрессии, с помощью которых создается приподнятость, торжественность или же, наоборот, нарочитая сниженность речи.

С понятием художественности у нас связано представление о красоте и совершенстве словесной формы и внутреннего содержания произведения. Художественность, по мнению В. Г. Белинского, состоит в том, что писатели н поэты говорят выпуклыми, рельефными образами, «вполне выражающими заключенную в них мысль». Для нас, участников литературно-творческого кружка, особенно важно замечание великого критика о том, что многие поэты напрасно думают, будто «дурной язык и некрасивые стихи ничего не значат и могут искупаться полнотою чувства, богатством фантазии и глубокими идеями. Сущность поэзии — красота, и безобразие в ней не какой-нибудь частный и простительный недостаток, но смертоносный элемент, убивающий в создании поэта даже истинно прекрасные места».

Отличительными свойствами художественной речи являются образность, эмоциональность, новизна сочетания изобразительных средств и смелое новаторство в области словоупотребления. Прелесть нового, неожиданного в произведениях художников слова доставляет нам неизъяснимое эстетическое наслаждение.

История развития русской художественной речи — это в известной степени история непрерывного обогащения и развития сложившихся традиций литературного выражения. Писатели и поэты часто сравниваются с живописцами, а речевые средства, употребляемые ими, — с красками. Образная поэтическая речь, говорил В. Г. Короленко, возбуждает «больше представлений, чем в ней заключено слов». Чтобы доказать это, он приводит начальные строки стихотворения Пушкина «Анчар», оценивая их как предел изобразительности и совершенства:

В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит, один во всей вселенной...

«Посмотрите, — говорит Короленко, — как тут 3-мя, 4-мя штрихами нарисована целая картина. Воображение читателя тронуто, возбуждено этими меткими штрихами, и оно само уже рисует остальное. Вы как будто видите и цвет песка, и безоблачное горячее небо, и мрачный профиль дерева, — хотя об этом прямо не упоминается. Вот это называется силой стиха. Сила эта состоит в том, что в данной комбинации слов каждое слово, кроме прямого представления, влечет за собой еще целый ряд представлений, невольно возникающих в уме».

Выразительные и изобразительные качества художественной речи становятся особенно ясными, когда мы сравниваем эту речь с речью бледной, нейтральной, не образной или с речью манерной, отличающейся красивостью, которую так ненавидел Пушкин. Чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть его замечания на полях подобных произведений: «дурно», «очень дурно!», «вяло», «проза», «такая дрянь» и др. В работе нашего кружка мы часто сталкиваемся с такими явлениями, когда в погоне за изяществом стиля мы невольно насыщаем свои стихи и рассказы ложной красивостью, за которую потом горько расплачиваемся. Я сама па себе это испытала, когда в ответ на рассказ, посланный в журнал «Знамя», получила такое: «Дорогая Наташа, вы пишите хорошо и интересно, но чересчур красиво. Займитесь стилистикой художественной речи, а главное, много и внимательно читайте лучшие произведения дореволюционной и советской литературы». И вот я в заключение хочу призвать к тому же всех присутствующих здесь, за исключением, разумеется, Ивана Яковлевича.

— У кого есть вопросы к Наташе?

— Разрешите!

— Пожалуйста.

— В начале своего доклада Наташа говорила о значении слова стиль, но ничего не сказала о его происхождении.

— Слово стиль происходит от названия острой палочки, употреблявшейся в Древней Греции и в Риме для письма на вощеных дощечках. Эта палочка была заострена с одного конца. Ею писали, царапая по воску. С другой стороны она имела форму лопаточки, которой стирали написанное. Этим объясняется ставшее пословицей выражение римского писателя Горация: «Saspe stilum vertas» — «Чаще поворачивай стиль», то есть зачеркивай и правь написанное. Вот дословное выражение Горация: «Если ты намерен писать достойное прочтения, чаще и не раз поворачивай стиль...»

— Еще вопросы?

— Можно?

— Прошу вас.

— Я хотел бы знать, каково соотношение грамматики и стилистики?

— Могу ответить вам словами Белинского, — сказала Наташа, доставая какую-то карточку. «В искусстве говорить, особенно в искусстве писать, — отмечал он, — есть своя техническая сторона, изучение которой очень важно...» Стилистика должна «составить собой дополнительную, окончательную часть грамматики, высший синтаксис, то, что в старинных латинских грамматиках называлось: «Sintaxsis ornata» и « Sintaxsis figurata». Отсюда мы можем сделать вывод, что стилистика не противопоставляется грамматике, а рассматривается как закономерное ее продолжение, как высшая ступень овладения устной и письменной речью.

— Есть еще вопросы к Наташе?... Вопросов нет. Кто хотел бы высказаться по докладу?

— Можно мне сделать одно замечание?

— Прошу вас, Иван Яковлевич!

— Я с большим удовольствием выслушал доклад Наташи. Ею проделана серьезная вдумчивая работа. И мне приятно отметить это на столь многолюдном и представительном собрании, но она кровно обидела меня.

— Что вы, Иван Яковлевич, — вспыхнула Наташа. — Я люблю вас!

— Любовь любовью, а дело делом. Призывая присутствующих заниматься стилистикой художественной речи и внимательно читать лучшие произведения дореволюционной и советской литературы, вы исключили меня из их числа.

— Да, но я...

— Никаких но. Заниматься изучением законов речи и читать художественные произведения должен каждый культурный человек, независимо от возраста и образования. Прекрасно об этом сказал Антон Павлович Чехов: «Я думаю, что если бы мне прожить еще 40 лет и все эти сорок лет читать, читать и читать и учиться писать талантливо, т. е. коротко, то через 40 лет я выстрелил бы во всех вас из такой пушки, что задрожали бы небеса».

— Простите меня, Иван Яковлевич.

— Как думаете, друзья, — шутливо обратился к нам Иван Яковлевич, — простить Наташу?

— Простить, простить!

— Инцидент исчерпан.

— Есть еще замечания?.. Нет. Переходим к следующему докладу. Его сделает ученик 10-го класса Владимир Соколов. Тема доклада: «Выразительность художественной речи».

— Наташа Бельская в кратком и содержательном сообщении раскрыла значение слова стиль и понятие художественности, связанное с представлением о красоте и совершенстве словесной формы и внутреннего содержания литературного произведения. Мне же предстоит ответить на вопрос о том, как возникает и формируется одна из самых удивительных особенностей художественной речи — выразительность. Я не буду останавливаться на том, что писатели и поэты, как утверждал Белинский, мыслят образами, что литературное произведение — это сплав художественных образов и образных речевых средств. Об этом нам не раз говорили на уроках русского языка и литературы. Я постараюсь раскрыть перед вами принцип метафоризации, лежащий в основе выразительности художественной речи, и таким образом ответить на поставленный вопрос. В связи с этим придется воскресить в памяти то, что мы с вами знаем о метафоре, которая, как известно, не называет явление, а главным образом характеризует его. В результате чего усиливаются преимущественно качественные признаки предмета. Вы помните, конечно, что в смысловой структуре метафоры лежит элемент сравнения. Однако метафора существенным образом отличается от сравнения. В ней не названы, как это бывает в сравнении, сравниваемое и объект сравнения. Например, когда няня обращается к Татьяне со словами: «О пташка ранняя моя!», она не сравнивает Татьяну с пташкой, а лишь характеризует ее с помощью этого уподобления. Такие качественно-оценочные значения наблюдаются не только у отдельных слов, но и у целых выражений. К примеру, фразеологическое выражение красная девица, употребленное по адресу застенчивого юноши, приобретает новое метафорическое значение. Вот почему представляется очень важным и интересным рассмотреть (хотя бы в общих чертах) лексику родного языка с точки зрения того, какие слова чаще всего подвергаются метафоризации.

Прежде всего и чаще всего метафоризации подвергаются слова, обладающие многозначностью и смысловой многогранностью. Слова же терминологического характера, которые отличаются точностью и определенностью смысла, являются плохим материалом для образования метафор. К этим словам непосредственно примыкает лексика, имеющая конкретно-предметное значение (стул, стол, диван, карандаш, стакан, лампа и т. п.).

Если заняться наблюдениями и проследить, какие слова легко метафоризуются, то можно выделить несколько тематических групп. К первой из них принадлежат названия животных (медведь, собака, лиса, заяц, волк, лев и др.), рыб (карась, щука, акула, кит и др.), насекомых (комар, пчела, муравей, стрекоза и др.), пресмыкающихся (змея, уж, крокодил и др.).

Характеристика положительных качеств выражается преимущественно с помощью названий птиц (орел, сокол, лебедь, голубка). Отрицательная характеристика передается в основном благодаря метафоризации названий животных (осел, баран, лиса, крыса, кот). Причем степень переносных значений слов различна. Так, например, слово осел, употребленное в переносном значении для названия глупого, упрямого человека, выступает у Г. Р. Державина синонимом к слову дурак:

Осел останется ослом,
Хотя осыпь его звездами:
Где должно действовать умом,
Он только хлопает ушами.

В «Недоросле» Д. И. Фонвизина ярко выступает переносно-фигуральное значение слова крыса: «Ну давай доску, гарнизонная крыса! Задавай, что писать», — обращается Митрофан к Цифиркину.

Интересно, что названия ценных минералов и ископаемых: рубин, алмаз, бриллиант, золото, серебро, железо, сталь, чугун — редко употребляют метафорически. Чаще всего от них образуются прилагательные, дающие качественные характеристики: железная воля, стальные мускулы, золотое сердце, чугунный лоб, серебряная седина.

Любопытно, что далеко не все названия одежды употребляются метафорически. Если, например, слово колпак используется для обозначения чудаковатого человека, слово шляпа — недалекого, а слово рубаха — простоватого человека, то слова пальто, пиджак, брюки, жилет метафорически вообще не употребляются. С другой стороны, названия различных материй (бархат, шелк, ситец, атлас), легко метафоризируются:

Ой ты, Русь, моя милая родина,
Мягкий отдых в шелку купырей.
Пой песню, поэт,
Пой.
Ситец неба такой
Голубой.

(С. Есенин)

Свободно метафоризируются названия деревьев, цветов и фруктов (дуб, береза, осина, роза, фиалка, ландыш, яблочко, вишня) и, наоборот, названия овощей: брюква, тыква, горох, картофель — из-за своего прозаического назначения остаются обычно вне поэтического употребления.

С глубокой древности в систему метафорических значений вовлечены слова, обозначающие времена года и различные явления природы: весна, осень, зима, лето, гром, молния, гроза, буря, солнце, звезды, месяц, заря, закат:

Куда, куда вы удалились,
весны моей златые дни?
Я все грущу, но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В моей душе совсем утихнет.

(А. С. Пушкин)

Чтобы в планах пятилетних
Где-то в громе и в пыли,
Мне зарей моей последней
Слиться с будущим земли.

(С. Щипачев)

В заключение скажу несколько слов о метафорических определениях (эпитетах), под которыми понимаются художественные определения, существенно отличающиеся от обычных логических определений, принятых в деловой и научной речи. Художественными определениями могут становиться многие слова при условии, если они перемещаются из присущей им сферы употребления в другое стилистическое окружение. Особенно ярко это прослеживается в сатирических произведениях, где подобные определения создаются путем сочетания стилистических контрастов. Так, например, М. Е. Салтыков-Щедрин говорит, что пирог может быть архиерейский, абстрактный, казенный; правда — княжеская, дворянская, чиновничья, мужицкая. А Тургенев дает такие характеристики человеческого лица: вопросительное, беспокойное, почти любопытствующее, бледное, нежное, злое, прелестное — и взгляда: вдумчивый, деловой, жадный, пристальный, но не внимательный, словно в себя углубленный, и т. п.

— У кого есть вопросы к Владимиру Соколову?

— Можно?

— Прошу вас.

— В докладе шла речь о поэтических метафорах, свойственных художественной речи, а какими метафорами мы пользуемся в обычной речи?

— Наряду с поэтическими метафорами значительное место в речи занимают языковые метафоры, которыми мы часто пользуемся, совершенно не замечая этого. Мы говорим, например: небо хмурится, дождь идет, хотя в буквальном смысле слова небо не может хмуриться, а дождь идти, подобно человеку.

— Хотелось бы знать, когда и как возникает перенос того или иного значения слова?

— Перенос возникает там, где сущность одного явления или предмета раскрывается по характерному признаку другого: черепаха, если ее выпустить на сушу, ползет медленно, поэтому человека, работающего медленно, с ленцой, называют черепахой; бесстрашного летчика называют соколом, Волгу — кормилицей, Ленинград — колыбелью революции и т. д.

— Есть еще вопросы?

— Нельзя ли охарактеризовать такие выразительные средства, как сравнение и метонимия?

Сравнение поясняет неясно представляемый или малознакомый предмет путем сопоставления его с другим, более знакомым предметом (труслив, как заяц; мрачен, как туча; крепка, как сталь, и т. п.). Сравнение придает явлению или предмету тот оттенок смысла, какой намерен придать им говорящий или пишущий. Так, например, Маяковский, желая подчеркнуть огромное действенное значение марксизма и отношение к нему советских людей, говорит:

Мы открывали
Маркса
каждый том,
как в доме
собственном
мы открываем ставни...

Сравнения могут быть отрицательными, построенными по принципу отделения одного явления от другого:

Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи:
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.

(Некрасов)

Могут быть развернутыми: «Подобно тому, как ручьи и реки образуются в результате незаметного для глаза мельчайшего движения подземных вод, так и действия. «Молодой гвардии» незаметно вливались в глубоко скрытое широкое движение миллионов людей, стремившихся вернуться к своему естественному состоянию, в каком они находились до прихода немцев». (Фадеев)

В разговорной речи сравнение указывает на сходство и выражается при помощи таких слов, как точно, будто, подобно, словно и др.

Метонимия (от греческого metonymia — переименование) — слово с переносным значением, в котором содержится переименование, то есть замена названия одного предмета другим: страна ликует, зал встает, завод выполняет программу. В этих выражениях в переносном значении употреблены слова страна (ликует не страна, а люди, населяющие страну), зал (встает не зал, а те, кто в нем сидит), завод (не завод выполняет программу, а рабочие, инженеры, служащие, которые трудятся на нем).

Существует еще несколько видов метонимии, из которых чаще всего употребляются следующие:

а) перенесение значения с содержимого на содержащее: Я три тарелки съел (Крылов); Ковши круговые, запенясь, шипят (Пушкин);

б) метонимии, в которых имя автора заменяет его произведение: Я вдохновенно Пушкина читал (Багрицкий);

в) слова и выражения, где действие заменено наименованием орудия этого действия: Перо его местию дышит (А. К. Толстой);

г) выражения с заменой какой-либо вещи материалом, из которого она сделана: Не то на серебре — на золоте едал (Грибоедов).

— Какова роль крылатых слов и изречений в нашей речи?

— Они имеют большое значение для обогащения активного словарного запаса н для выразительности устной речи. Назову несколько устойчивых оборотов и изречений: бить баклуши; курам на смех; водить за нос; играть первую скрипку; концы в воду; меж двух огней; сыр-бор загорелся; вольному воля; Недаром говорится, что дело мастера боится (Крылов); Служить бы рад — прислуживаться тошно! (Грибоедов); Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь; так воспитаньем, слава богу, у нас немудрено блеснуть (Пушкин); Безумству храбрых поем мы песню (Горький) и многие другие.

— Есть ли у кого-нибудь вопрос?

— Есть, — сказал Леша Веретенников.

— Прошу вас.

— Что такое эстетика слова и какое отношение она имеет к выразительности художественной речи?

— Эстетика слова, как и все, что относится к понятию эстетического, связана с представлением о прекрасном, достойном восхищения, доставляющем нам наслаждение. Грубые, вульгарные слова и выражения, как правило, такого представления у нас не вызывают. Недаром В. Г. Белинский называл «площадной» народностью неоправданное употребление нелитературных слов и выражений. В одной из своих статей он приводит такие стихи:

Вот поэтов Аполлон!
С Марсиаса содрал кожу!
Берегись его детей, —
Эпиграммой хлопнут в рожу...

— и замечает по этому поводу: «Нельзя не согласиться, что это немножко пошло, немножко грязно, даже отчасти глуповато».

— А как же у Маяковского в «Стихах о советском паспорте» и в стихотворении «Есенину»?

— У Маяковского все оправдано глубиной чувства и высоким содержанием обрамляющего текста. Однако следует заметить, что эмоциональность и эстетичность не являются тождественными понятиями. Отдельные грубые слова и выражения, употребляемые Маяковским и некоторыми другими поэтами, безусловно, экспрессивны, но никто не станет утверждать, что сами по себе они способны вызвать у читателя эстетическое чувство.

— Кто хочет высказаться по докладу?

— Я.

— Слово имеет ученица 10-го класса Валентина Федорова,

— Мне, в общем, понравился доклад Владимира Соколова. Видно, что он серьезно готовился к нему и приложил немало усилий, чтобы сделать для нас более понятным принцип метафоризации отдельных слов и выражений. Но я не могу согласиться с одним обстоятельством. По Соколову, выходит, что художественность литературного произведения зависит исключительно от наличия в нем тех или иных выразительных и изобразительных средств. А если в каком-нибудь стихотворении нет ни одного эпитета, ни одной метафоры, метонимии или синекдохи, что тогда?

Вот, например, в стихотворении Пушкина «Эхо»:

Ревот ли зверь в лесу глухом,
Трубит ли рог, гремит ли гром,
Поет ли дева за холмом —
На всякий звук
Свой отклик в воздухе пустом
Родишь ты вдруг.
Ты внемлешь грохоту громов,
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов —
И шлешь ответ;
Тебе ж нет отзыва... Таков
И ты поэт!

— Ваш пример не совсем удачен. Все стихотворение представляет собой изумительное по точности и красоте художественное сравнение!

— Могу привести другой:

Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:
Где цвел, когда; какой весною?
И долго ль цвел? и сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?
На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?
И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?

(Пушкин)

В этом стихотворении кроме нескольких определений нет выразительных и изобразительных средств. А вместе с тем сколько ярких впечатляющих образов и ассоциаций рождает оно в каждом человеке. Очевидно, здесь дело в чем-то другом, но в чем именно, я не могу понять!

— Кто еще?

— Можно?

— Слово имеет Олег Кравчинский, 9-й класс.

— Мне кажется, что Валентина Федорова неправа, когда она упрекает Владимира в том, что он якобы основой художественности литературного произведения считает метафоры, сравнения, метонимии, синекдохи, перифразы и другие изобразительные средства. У докладчика была совершенно иная цель — раскрыть некоторые наиболее характерные особенности переносно-метафорических значений слов, что он и сделал не только хорошо, но и доходчиво. Для меня по крайней мере ясно, что к чему.

— Есть еще желающие говорить?

— Нет. Тогда попросим Ивана Яковлевича!

— А может быть, кого-нибудь другого?

— Нет, именно вас. Вы являетесь учителем наших учителей, и к тому же вы у нас в гостях.

— Ну что ж, скажу несколько слов. Выступая по докладу Наташи Бельской, я умышленно отделался общими замечаниями. Мне хотелось послушать второе сообщение. Владимир Соколов так же, как и Наташа, вполне справился со своей задачей, об этом только что говорил Олег Кравчинский. Однако упрек, сделанный Владимиру Валентиной Федоровой, имеет под собой столь серьезную почву, что мне придется несколько задержать ваше внимание. Дело в том, что раскрыть секрет художественности пытались и пытаются многие языковеды и лингвисты. Одни из них утверждают, что художественные произведения прекрасны в силу эстетической ценности талантливо отобранных и объединенных одной мыслью речевых средств. По их мнению, чем смелее и оригинальнее у писателя средства художественной изобразительности, тем ярче и образнее его язык. Выразительность образной речи, по мысли этих исследователей, достигается главным образом, путем метафорического употребления отдельных слов и образных сравнений, отличающих речь художественную от обычной разговорно-бытовой речи. Противники этой теории утверждают, что художественный образ в литературном произведении не сводится к словесному оформлению, не покрывается словом, хотя и воплощается в нем. Объясняют они это тем, что содержание свое художественный образ черпает не из слова, а из окружающей действительности и зависит от того, насколько глубоко писатель постигает правду жизни и насколько совершенно и полно он ее воспроизводит. Последнее дает основание говорить об искусстве, и в частности о художественной литературе, как об особом виде эмоционального восприятия и познания жизни, как о мышлении в образах, отражающих и обобщающих явления действительности. И вместе с тем, утверждают противники механического подхода к языку, слово в литературе является единственно возможным строительным материалом, с помощью которого создаются и получают свою жизнь ее художественные образы. Однако слово, использованное писателем или поэтом в качестве строительного материала, — это уже не то слово, с которым они имеют дело в своей обыденной речи. Оно светится каким-то новым светом, и читатели находят в нем особые, непривычные для них смысловые и эмоциональные оттенки, заставляющие их пережить его сильнее и острее, чем в повседневной жизни. Думаю, что мы с вами должны признать эту точку более правильной.

— Доклад на тему «Художественное чтение как средство обогащения речи» сделает ученик 10-го класса Игорь Масленников.

— Случалось ли вам когда-нибудь присутствовать на концерте талантливого чтеца, исполняющего известные вам произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого, В. В. Маяковского? Если случалось, значит, вы помните то непередаваемое впечатление, которое произвело на вас его исполнение. Придя домой, вы, наверняка, спрашивали себя: «Как могло случиться, что, скажем, «Осень» А. С. Пушкина и отрывок из поэмы В. В. Маяковского «Во весь голос», которые вы много раз читали и перечитывали и которые вы знаете наизусть, захватили вас глубиной содержания и вызвали множество новых мыслей, картин и переживаний. Не знаю, сумели или не сумели вы ответить себе на поставленный вопрос, но моя задача заключается в том, чтобы все присутствующие здесь поняли и оценили силу и могущество любимого мною искусства.

Позволю себе начать со сравнения. В своем выступлении Иван Яковлевич говорил о том, что слово, использованное писателем для создания произведений, это уже не то слово, с которым он имеет дело в своей обыденной жизни. Оно светится каким-то новым светом, в нем появляются особые, непривычные для нас смысловые и эмоциональные оттенки. То же самое происходит со словаки и образами литературного произведения, когда они передаются талантливым чтецом. Секрет здесь заключается в том, что чтец ярко видит, слышит, ощущает и по-своему трактует изображаемое автором. И чем оригинальнее и своеобразнее эта трактовка, тем большее наслаждение испытывают слушатели: им кажется, что чтец нашел в известных им произведениях то, чего они раньше не видели и не понимали.

В студии художественного слова, членом которой я состою вот уже 4 года, проводится сложная, кропотливая работа над текстом литературного произведения и над законами воплощения его средствами звучащего слова. Эта работа, как мне кажется, имеет огромное значение не только для нас, чтецов, но и для всех, кто занимается эстетикой русской речи и стремится к повышению уровня речевой культуры. Постараюсь хотя бы в общих чертах рассказать о принципах работы чтеца над авторским текстом. При этом я не буду говорить о том, что чтец должен обладать четкой дикцией, хорошо поставленным голосом и правильным дыханием. Это общеизвестно. Я начну с того, что, передавая слова авторского текста, читающий всегда стремится воздействовать на слушающих, вызвать у них определенные чувства и мысли и, таким образом, заставить их оценить и эстетически воспринять содержание художественного произведения. Ту цель, которая побуждает читающего к активному словесному действию, принято называть действенной задачей — намерением. Задачи читающего могут иметь самое разнообразное назначение. В их содержание может входить:

1) намерение воздействовать преимущественно на воображение слушателей: «Хочу, чтобы слушатели представили себе картину бушующего моря»;

2) намерение воздействовать преимущественно на чувства слушателей: «Хочу вызвать у слушателей восхищение мужественной борьбой героев Краснодона»;

3) намерение воздействовать преимущественно на сознание слушателей: «Хочу, чтобы слушатели задумались над страшной судьбой крестьян, которыми владеют Ноздревы и Собакевичи».

Из отдельных действенных задач складывается главная цель — сквозное действие читающего, которое пронизывает его исполнение от начала до конца, помогая ему раскрывать идейно-эстетическую сущность произведения с максимальной полнотой.

Решающее значение для успешной реализации сквозного действия имеют яркие впечатляющие видения, которые оживляют образы исполняемого произведения и помогают чтецу глубже понять и усвоить слова автора, сделать их как бы своими и таким образом более активно воздействовать на слушателей, вызвать в их воображении картины близкого или далекого прошлого. То же самое можно сказать и о чувствах и переживаниях действующих лиц и связанных с ними переживаниях автора и самого читающего. Однако с передачей чувств надо быть очень осторожным, их нельзя насильно вызывать в себе и насильно передавать следующим. В жизни мы никогда не думаем о чувствах, никогда не говорим: сейчас я буду радоваться, горевать, веселиться. Подлинное чувство возникает и переживается нами в связи с каким-нибудь обстоятельством. Мы радуемся, печалимся, веселимся лишь тогда, когда для этого есть основания. Получив известие о выздоровлении товарища, мы, действительно, испытываем чувство радости, узнав о стихийном бедствии (землетрясении, пожаре), мы печалимся, придя на карнавал — веселимся. Исполняемое произведение — это та же жизнь, увиденная и изображенная талантливым художником. Действующие лица произведения живут подлинной деятельной жизнью. Попадая в те или иные условия, они радуются, испытывают чувство страха, гнева, раздражения. Чтобы правдиво передать эти чувства, чтец должен сам пережить их. Для этого ему надо хорошо понять и оценить те обстоятельства, которые привели к их возникновению, и сделать эти чувства как бы своими. Передавать же свои собственные чувства мы можем лишь в том случае, если они были нами когда-то пережиты в действительности или воспроизведены силой нашего воображения. Здесь на помощь чтецу приходят воспоминания о пережитых им чувствах. Эти воспоминания, включенные в сферу чувств, изображаемых автором, сделают его исполнение по-настоящему искренним, правдивым, способным увлечь и захватить слушателей, заставить их пережить эти чувства вместе с автором и героями литературного произведения.

Я вижу, Иван Яковлевич поглядывает на часы, значит, надо кончать. Скажу лишь, что художественное чтение так же, как и ораторское искусство, невозможно без тесного контакта — общения чтеца со слушателями. Чем полнее и глубже это общение, тем ярче и убедительнее звучат в его исполнении слова авторского текста. Выступая в классе или на школьном вечере, он должен хорошо знать, что читает не для себя, а для своих товарищей, для того, чтобы они поняли, почувствовали и оценили вместе с ним содержание рассказа или стихотворения.

— У кого есть вопросы к Игорю Масленникову?

— Можно?

— Прошу вас.

Когда я слушаю мастеров художественного слова, меня поражает их способность удерживать в памяти огромное количество литературного материала. Неужели они добиваются этого мучительной зубрежкой?

— Мастера художественного слова зубрежкой никогда не занимаются. Не занимаются ею и участники кружков художественного чтения. Вот здесь сидит Николай Свиридов. Он знает наизусть более 50 произведений, в том числе 8 рассказов. Если бы вы задали ему тот же вопрос, он ответил бы, что добился этого не путем механического заучивания авторского текста, а путем эстетического его восприятия. Это значит, что Николай, прежде чем приступить к запоминанию слов, много думал над

содержанием произведений, над их стилистическими и композиционными особенностями; шаг за шагом воссоздавал в своем воображении отдельные картины и художественные образы, созданные автором, и слова сами собой ложились ему на душу.

Надо сказать, что такая работа не только укрепляет и развивает нашу память, но и способствует развитию эстетического чувства и художественного вкуса. Вот что по этому поводу говорил известный методист и педагог Виктор Острогорский: «...Искусство чтения, преподаваемое постепенно с самого молодого возраста, ...накопляет, развивая в то же время вкус, чувство и воображение, к окончанию курса в средних учебных заведениях целую массу прекрасного литературного материала, остающегося, как неоценимый материал, на всю жизнь человека...»

— Еще вопросы?

— Какая связь существует между художественным чтением и другими видами искусств.

— Прямая и непосредственная. Художественное чтение — искусство синтетическое, то есть органически включающее в себя и музыку, и пение, и живопись и даже элементы скульптурного изображения. Чтобы образно и эмоционально прочитать, например, стихотворение Есенина «Отговорила роща золотая», надо не только передать настроение поэта и чудесную музыку его стиха, но и нарисовать ряд картин, не уступающих по красоте и выразительности лучшим картинам Левитана или Саврасова.

— Можно вопрос?

— Пожалуйста.

— А почему многие поэты и писатели, выступая на литературных вечерах и по радио, плохо, вернее, уныло и однообразно читают свои собственные произведения?

— Это интересный вопрос, волнующий многих. Ответить на него можно следующим образом. Подавляющее большинство выдающихся поэтов и писателей были лучшими чтецами своего времени. Байрон, Пушкин, Диккенс, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Чехов, Есенин, Маяковский непередаваемо читали свои пропзведения. Об этом говорят многочисленные воспоминания их современников. Я думаю, что поэты и писатели, позволяющие себе выступать с унылым и однообразным чтением собственных произведений, просто не желают серьезно заняться художественным чтением. Хотя, если вы поговорите с некоторыми из них, то они вам скажут, что в однообразном ритмическом напеве, осуществляемом на одной ноте с подчеркиванием ритмических особенностей произведения, заключена особая поэтическая прелесть, недоступная рядовым слушателям.

— Есть еще вопросы?.. Кто хотел бы выступить? Желающих нет! Объявляется перерыв.

После перерыва состоялся концерт. Участники литературно-творческого кружка читали свои стихи и рассказы, а чтецы — стихи и рассказы советских поэтов и писателей. Два стихотворения, посвященные русскому языку, мы, по совету Ивана Яковлевича, переписали, чтобы использовать их на занятиях по практической стилистике.

РУССКИЙ ЯЗЫК

У бедной твоей колыбели,
Еще еле слышно сперва,
Рязанские женщины пели,
Роняя, как жемчуг, слова...
Ты шел на разбитых копытах,
В кострах староверских горел,
Стирался в бадьях и корытах,
Сверчком на печи свиристел.
Ты, сидя на позднем крылечке,
Закату подставя лицо,
Забрал у Кольцова колечко,
У Курбского занял кольцо.
Вы, прадеды наши, в недоле,
Лукаво запрудивши лик,
На мельнице русской мололи
Заезжий татарский язык.

Вы взяли немецкого малость,
Хотя бы и больше могли,
Чтоб им не одним доставалась
Ученая важность земли.
Ты, пахнущий прелой овчиной
И дедовским острым кваском,
Писался и черной лучиной,
И белым лебяжьим пером.
Ты выше цены и расценки —
В году сорок первом, потом
Писался в немецком застенке
На слабой известке огнем.
Владыки и те исчезали
Мгновенно и наверняка,
Когда невзначай посягали
На самую суть языка.

(Ярослав Смеляков)

СЛОВА

Много слов на земле. Есть дневные слова —
В них весеннего неба сквозит синева...
Есть слова — словно раны, слова — словно суд, —
С ними в плен не сдаются и в плен не берут.
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно полки за собой повести.
Словом можно продать, и предать, и купить,
Словом можно в разящий свинец перелить.
Но слова всем словам в языке у нас есть:
Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь.
Повторять их не смею на каждом шагу, —
Как знамена в чехле, их в душе берегу.
Кто их часто твердит — я не верю тому,
Позабудет о них он в огне и дыму.
Он не вспомнит о них на горящем мосту,
Их забудет иной на высоком посту.
Тот, кто хочет нажиться на гордых словах,
Оскорбляет героев бесчисленных прах,
Тех, кто в темных лесах и в траншеях сырых,
Не твердя этих слов, умирали за них.
Пусть разменной монетой не служат они, —
Золотым эталоном их в сердце храни!
И не делай их слугами в мелком быту —
Береги изначальную их чистоту.
Когда радость — как буря, иль горе — как ночь,
Только эти слова тебе могут помочь!

(Вадим Шефнер)