Киев - родина русского языка - Абакумов А. 2009

Наддиалектный - старокиево-великорусский язык!

Прародина почти всех говоров, диалектов и «языков» «русичей», как мы видим, - Киев. Именно отсюда древнерусская речь (язык ранней части «Русской Правды», составленной в 1019 г. при Ярославе Мудром - «Правды Ярослава») распространилась в течение 11 - 15 вв. по всем уделам и весям Белоруссии, Великороссии и Украины (без Закарпатья), ассимилируя местные, более ранние (близкородственные себе) восточнославянские диалекты. Эта ассимиляция, однако, шла из Матери Городов Русских неодновременными волнами, различным темпом и через регионы-«посредники».

А где генерировалась украинская (полтавскочеркасско-слобожанская) мова? Несомненно, что она - один из потомков киеворусского языка. Но какого из его этапов? Начала 11 в.? Рубежа 11-12 вв.? Последней четверти 12 в.? Середины 13 в.? Аналогичные вопросы можно поставить и по отношению к другим ныне более-менее функционирующим восточнославянским диалектам современной Украины. Как России, так и Белоруссии.

Давайте сравним украинский и великорусский переводы любого из отрывков «Слова о полку Игореве» (написанного в 1185 г. киевским боярином Петром Бориславичем [Рыбаков, 1991, С. 156 - 285; Абакумов, 2005]) с его оригинальным текстом.

Оригинал: «Вступита же, господина, въ злато стремень за обиду сего времени, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святьславлича!».

Перевод Дм. С. Лихачёва: «Вступите же, господа, в золотые стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича!».

Перевод М. Ф. Рыльского: «А вступіть же, панове-браття, в золоте стремено за кривду сьогочасну, за землю Руську, за рани Ігоревї, хороброго Святославича!».

А вот другой отрывок из лирико-публицистического шедевра Петра Бориславича.

Оригинал: «Не така ли, рече, река Стругна, худу струю имея, пожьрши чужи ручьи и стругы, рострена к усту? Уношу князю Ростиславу затвори Днепръ темнее березе. Плачется мати Ростислава по уноши князи Ростиславе».

Перевод Дм. С. Лихачёва: «Не такова-то, говорит он, река Стугна: скудную струю имея, поглотив чужие ручьи и потоки, расширенные к устью, юношу князя Ростислава заключила. На тёмном берегу Днепра плачет мать Ростиславова по юноше князе Ростиславе.».

Перевод М. Ф. Рыльского: «Не така ж та річка Стугна. Що мало води в собі має, та чужі собі забирає потоки, широко в гирлі розливаючись! Потопила вона край темного берега юнака князя Ростислава. Плаче мати Ростиславова по юнакові Ростиславу-князеві!».

Современная великорусская речь однозначно имеет больше общих черт с текстом «Слова о полку Игореве» чем украинская мова. К аналогичному выводу приходишь анализируя и другой древнерусский публицистический шедевр -- «Слово о погибели Земли Русской» (написанного в начале весны 1238 г. при дворе отца Александра Невского, киевского князя Ярослава Всеволодовича [Рыбаков, 1984, С. 150 - 151]). Вернее тот его отрывок означенного произведения, который до нашего времени уцелел.

Уже слышу возражения неких околофилологических «культурологов»: «Слово о погибели Земли Русской» мол де написано в Московщине и мова его кацапская». Однако! Рыбакову можно выдвигать претензии и как к археологу, и как к историку. Но на ниве источниковедения Борису Александровичу - нет равных. В этом аспекте он гениален. Его концепции киевского происхождения «Слова о погибели Земли Русской» в научных кругах абсолютно никто не оппонировал. Да и тексты обоих указанных древнерусских произведений написаны (в чём читатель убедится ниже!) одним и тем же диалектом. И даже суб-диалектом!

Оригинал «Слова о погибели Земли Русской»: «О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! И многими красотами удивлена еси: озеры многыми, удивлена еси реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холми высокыми, дубровами частыми, польми дивными, зверьми разноличьными, птицами бещислеными, городы великыми, селы дивными, винограды обительными, домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами - всего еси исполнена земля Русская, о прававерьная вера хрестияньская!».

Перевод (на великорусский) Ю. К. Бегунова: «О светло светлая и красно украшенная земля Русская! Многими красотами дивишь ты: озерами многими, дивишь ты реками и источниками месточтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, сёлами дивными, виноградами обильными, домами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими - всего ты исполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!»

Перевод (на украинский) А. В. Абакумова: «О світло світла й красно прикрашена земле Руська! Багацькими вродами дивуєш ти: багатьма озерами, дивуєш ти річками і криницями шанованими, горами крутими, горбами високими, дібровами рясними, полями чудовими, звіриною всілякою, птахами незліченними, містами великими, селами чудовими, виноградами рясними, будинками церковними й князями грізними, боярами чесними, вельможами численними - усього ти сповнена земле Руська, о прававірна віра християнська!».

Близость великорусского перевода к оригиналу ещё более очевидна, нежели у такого же со «Словом о полку Игореве». Украинский же перевод, наоборот, грамматико-семантически ещё более удалён от текста оригинала «Слова о погибели Земли Русской», чем аналогично друг к другу такие же перевод и оригинал «Слова о полку Игореве». Впрочем - ненамного. Как раз где-то в рамках полустолетия.

Тексты и «Слова о погибели Земли Русской», и «Слова о полку Игореве» - форма «высокого стиля» русского языка тогдашних киевлян.

А вот записи речи центрально-полищуков ХХ столетия. Образцы речи жителей языкового региона, в который до конца 19 века входил Киев (хотя и находился у самой

центральнополищуцко-украинской лингвистической границы). При этом информация была взята у пожилых людей, на говор которых почти не повлияла ни полтавоязычная сельская школа, ни великорусские СМИ.

Оригинал [Говірки Чорнобильської зони, С. 172 - 173 (с. Чистогаловка, Чернобыльского р-на Киевской обл.)]: «Я радилася (мне уже сколки се уже!) тыщу дивятсот дивятого году. Се сколки буде год? Девяносто год уже. Муж мой на хронте пагиб. Брат мой в партизанах погиб. Сестра мая в партизанах погибла».

Старокиевский (великорусский) перевод: «Я родилась (мне уже сколько это уже!) тысяча девятьсот девятого года. Это сколько будет лет? Девяносто лет уже. Муж мой на фронте погиб. Брат мой в партизанах погиб. Сестра моя в партизанах погибла».

Нео-полтавский (украинский) перевод: «Я народилася (мені вже скількі це вже!) тисяча дев'ятисот дев'ятого року. Це скільки буде років? Дев'яносто років вже. Чоловік мій на фронті загинув. Брат мій у партизанах загинув. Сестра моя у партизанах загинула».

Сравнение обоих переводов со всей очевидностью показывает большую близость приведеннях фраз центральнополесского диалекта к старокиевско-великорусской языковой форме, чем к неополтавско-украинской.

Ещё такого рода примеры [Говірки Чорнобильської зони, С. 215 (с. Буда, Чернобыльского р-на Киевской обл.)].

Оригинал: «Ну про батькив! Жили воны середнякамы. Була у нас семья - сим чоловик. Пять дочок, два сыны було в йих. Маты умерла в трудни год (в голодовку), було юи сорок вусим лит, а потом посли йи - батько. (От вы знаете). В трицеть седьмом - по-моему (чи начала трицеть восьмого) попав у бухвера в поизди (ото между бухверами). От такая получилось!».

Старокиевский (великорусский) перевод: «Ну про родителей! Жили они середняками. Была у нас семья - семь чоловик. Пять дочек, два сына было у них. Мать умерла в трудный год (в голодовку), было ей сорок восемь лет, а потом после её - батя. (Вот вы знаете). В тридцать седьмом - по-моему (или в начале тридцать восьмого) попал в буфера в поезде (вот между буферами). Вот такое получилось!».

Нео-полтавский (украинский) перевод: «Ну про батьків! Жили вони середняками. Була в нас сім'я - сім чоловік. П'ять дочок, два сини було в них. Мати померла у важкий рік (в голодовку), було їй сорок вісім років, а потім після неї - батько. (Ось ви знаєте). В тридцять сьомому - по-моєму (чи на початку тридцять восьмого) потрапив у буфера в потязі (саме між буферами). Ось таке вийшло!».

И здесь при определённых чертах сравнительно-языковедческой равноудплённости - налицо некоторая близость к старокиевско-великорусской форме, чем к неополтавско-украинской.

Ну и третья группа примеров [Говірки Чорнобильської зони, С. 239 (с. Лубянка, Полесского р-на Киевской обл.)].

Оригинал: «Заходит Паска (ми колись у нас Паска казалы). Заходит Великдень, готовимось, паску печем, стегно печом, крашанки, ковбасы напечеш (Красна Субота называйеце). Напечеш, наготовиш, поставиш усе його на стол. Крашанки так не выкидалы, держали до Юрия, а тоды хвосты коровам одрезувалы и тыйи крашанки и хвосты пускалы на воду. Обича такое старынне було».

Старокиевский (великорусский) перевод: «Заходит Пасха (мы когда-то у нас Пасха говорили). Заходит Воскресенье Христово, готовимся, паску печём, окорок печём, крашенки, колбасы напечёшь (Красная Суббота называется). Напечёшь, наготовишь, поставишь всё его на стол. Крашенки так не выкидали, держали до Юрия, а тогда хвосты коровам отрезали и те крашенки и хвосты пускали на воду. Обычай такой старинный был».

Нео-полтавский (украинский) перевод: «Заходе Пасха (ми колись у нас Пасха казали). Заходе Великдень, готуємось, паску печемо, стегно печемо, писанки, ковбаси напечеш (Красна Субота зветься). Напечеш, наготуєш, поставиш все це на стіл. Писанки так не выкидали, тримали до Юрія, а тоді хвости коровам відрізвали і ті писанки й хвости пускали на воду. Звичай такий старовинний був».

Здесь уже определённая большая близость к старокиевско-великорусской форме, чем к неополтавско-украинской.

По-видимому и при сравнении приведеннях групп фразеологизмов с их вероятным белорусским переводом, предпочтительную глотто-хронологическую близость к говорам севера Киевской и Житомирской областей покажет опять-таки великорусская лингвистическая норма.

Следует отметить ещё и то обстоятельство, что во время Всесоюзной перепеси населения 17 декабря 1926 года украинизаторствующие активисты-переписчики и селькоры центральнополесских районов в местной и республиканской прессе многократно отмечали «велику мовну змоскаленість місцевого селянства». Жители Обуховского района (а это перехресток всяческих дорог и маршрутов!) у этих корреспондентов почему-то не являлись жертвами «русификации», а глухая Горностайпольщина (где великорусскоязычные люди появлялись достаточно редко) у них - «обмоскалилась»!

Т. е. комсомольцев-«украинизаторов» тогда неприятно удивил местный центральнополесский диалект и они его третировали в качестве «русифицированного суржика».

Почему же современный великорусский диалект имеет большее сходство с языком киевлян кон. 12 - сер. 13 вв. (а также и с современным центрально-полесским диалектом) нежели нынешний украинский диалект Южной Киевщины, Черкащины, Кировоградщины, Южной Житомирщины, Винничины, Полтавщины, Слобожанщины, большей части Хмельниччины, значительной части Черниговщины и Сумщины, части Донбасса и Новороссии? Как и его литературно-деловая котляревско-гринченковская форма? Почему великорусская речь ближе к текстам «Слова о полку Игореве» и «Слова о погибели Земли Русской», ближе к нынешнему центрально-полесскому диалекту чем украинская?