Имена чисел в современном русском языке: семантический, грамматический и функциональный аспекты - Лыков Александр Вадимович 2006

Функционально-семантические особенности количественных числительных в сопоставлении с другими числовыми модификаторами в современном русском языке
Количественные и порядковые числительные

Определенно-порядковые лексемы (первый, второй, третий…) возникают в языке как второй (после названий чисел) регулярный способ представления числовой информации и имеют в русском языке морфосинтаксические параметры, характерные для относительных прилагательных.

Л.В. Щерба подчеркивает, что «порядковые числительные» (первый, второй и т. д.) своими формами согласования с существительными подводятся под категорию прилагательных (порядковых) [289, 82].

В «Русской грамматике» отмечается, что «грамматическая неоднородность счетных слов значительно сильнее их грамматического сходства: различия в морфологических категориях и парадигматике таких слов, как два и второй, оба и второй, трое и третий, много и многие, определяют их принадлежность к разным частям речи» [205, 573]. Это приводит авторов грамматики к выводу, что «счетно-порядковые прилагательные типа второй, третий, десятый (называемые иногда также порядковыми числительными) … не имеют своих собственных, отличающих их от прилагательных морфологических признаков» [205, 573].

Ю.С. Степанов считает, что порядковые числительные являются, в сущности, трансформацией числительных в прилагательные, однако лишь по одному значению: первый значит «имеющий номер «один»», но не «имеющий свойство «быть в количестве одного»» [231, 190].

Н.С. Поспелов порядковые числительные называет особой «прилагательной формой», имеющейся у всех счетно-количественных числительных, что составляет одну из грамматических особенностей слов данной части речи [196, 33].

Л.Д. Чеснокова делает вывод, что порядковые числительные «обладают высокой степенью синкретизма и на этом основании могли бы быть выделены в особую часть речи, как, например, причастия и деепричастия» [264, 145].

Таким образом, частеречная категоризация порядковых числительных предопределяется, по сути, точкой зрения на принципы разграничения частей речи.

При категорировании определенно-порядковых лексем как числительных учитываются их счетные функции в речи, тесная генетическая, мотивационная связь с названиями чисел [89, 61-61]. Действительно, при предметном счете количественные и порядковые числительные обнаруживают устойчивые семантические корреляции, различаясь способом представления числовой информации. Ярким примером соотносительности семантических функций рассматриваемых единиц явилось то, что в двадцатом веке в русской речи порядковые числительные перестают употребляться в качестве способа представления числовой информации о временном промежутке прошлого относительно настоящего: конструкции типа третьего года (начальная точка — день момента речи) вытесняются выражениями с количественными числительными (два года назад):

(19 век) Третьего года он нас зазвал к себе на чаек, да с ликерцем (барыни ему ликер присылают), да как пустился расписывать старину, так мы животики надорвали... (Достоевский).

(20 век) За этот дом Лосеву два года назад подвесили выговор, но выговор давно сняли, а дом остался и стоит, лучшее утешение при подобного рода неприятностях (Гранин).

Употребление порядкового числительного предполагает предварительный счет или знание некоторой числовой информации. В категориальном значении порядковых числительных число отражается как признак, выделяющий объект множества по его положению в этом множестве, представляющемся сознанию в виде определенным образом упорядоченной совокупности относительно некоторой начальной точки счета. В связи с этим множество, из которого выделяется предмет, обязательно должно мыслится как дискретное и допускающее иерархию элементов в том или ином отношении (временном, пространственном). Например, в толпе людей, никак себя не проявляющей, сложно выделить какого-либо человека по его положению в этом множестве.

В естественных контекстах порядковое числительное выделяет один из компонентов упорядоченного множества способом счета-перечисления относительно известной начальной точки отсчета и имплицирует нижний числовой предел множества, в которое входит выделяемый элемент. Для множеств, имеющих тривиальную упорядоченность, точка отсчета предопределена нормой, и ее экспликации не требуется:

Он нашел нужный дом, поднялся на третий этаж и у темной двери нажал кнопку звонка (Дудинцев).

Поднялся на третий этаж означает, что этажей было минимум три и что счет начинался с нижнего этажа, который считается в этом здании первым.

Очевидно, порядковые числительные противопоставляются количественным, которые «закрывают» множество:

Квартира помещалась во втором этаже(Пастернак).

Квартира находилась наверху небольшого каменного дома в два этажа, старинной стройки (Пастернак).

Поскольку порядковые числительные задают нижний предел множества, в которое входит выделенный объект, числовая перспектива может «закрываться» в тексте либо передачей числовой информации о мощности множества, либо дополнительной маркировкой выделенного элемента как последнего:

Он внимательно осмотрел знакомое семиэтажное здание, но окон Елены Владимировны так и не нашел… Федор Иванович прошел через двор, взошел по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и позвонил у высокой старинной двери. (Дудинцев).

А между тем ты бы мог еще и тогда взять меч Кесаря. Зачем ты отверг этот последний дар? Приняв этот третий совет могучего духа, ты восполнил бы всё, чего ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. (Достоевский).

Счетная индивидуализация объекта в составе нетривиальных в плане упорядоченности множеств требует экспликации точки отсчета, в противном случае числовая информация может быть двусмысленной:

Сейчас вслед за Дмитрием Федоровичем вбежали в залу и Григорий со Смердяковым…. Воспользовавшись тем, что Дмитрий Федорович, ворвавшись в залу, на минуту остановился, чтоб осмотреться, Григорий обежал стол, затворил на обе половинки противоположные входным двери залы, ведшие во внутренние покои, и стал пред затворенною дверью…. Увидав это, Дмитрий не вскрикнул, а даже как бы взвизгнул и бросился на Григория.

— Значит она там! Ее спрятали там! Прочь подлец! — Он рванул было Григория, но тот оттолкнул его. Вне себя от ярости, Дмитрий размахнулся и изо всей силы ударил Григория. Старик рухнулся как подкошенный, а Дмитрий, перескочив через него, вломился в дверь. Смердяков оставался в зале, на другом конце, бледный и дрожащий, тесно прижимаясь к Федору Павловичу.

— Держи, держи его! — завопил он и ринулся вслед за Дмитрием Федоровичем. Григорий меж тем поднялся с полу, но был еще как бы вне себя. Иван Федорович и Алеша побежали вдогонку за отцом. В третьей комнате послышалось, как вдруг что-то упало об пол, разбилось и зазвенело: это была большая стеклянная ваза (не из дорогих) на мраморном пьедестале, которую, пробегая мимо, задел Дмитрий Федорович. (Достоевский).

В контексте с помощью КГ в третьей комнате выделяется одна из комнат дома посредством счета комнат в порядке их удаленности от «залы». Причем адекватное понимание информации, выраженной КГ в третьей комнате требует знания начальной точки счета, а именно: включается ли в счет зала или точка отсчета — первая комната от зала. В контексте нет эксплицитной информации об этом. Нельзя с достоверностью утверждать, была ли та комната, которую пробегал Дмитрий в поисках Грушеньки и задел вазу, третьей от зала включительно или третьей (во внутренних покоях), начиная с той, с которой, собственно, он начал свой бег после того, как в дверях преодолел сопротивление Григория.

В следующем примере при описании ситуации в том же доме числовая индивидуализация корректна, поскольку эксплицируется начальная точка счета:

Дело в том, что Грушеньку хоть давеча и удалили, но увели не очень далеко, всего только в третью комнату от той голубой комнаты, в которой происходил теперь допрос (Достоевский).

Проблемы адекватной референции, которая достигается КГ с порядковыми числительными в связи с возможной вариативностью точки отсчета, а шире говоря, проблемы способа передачи числовой информации с помощью количественных и порядковых числительных проявились с неожиданной силой на рубеже тысячелетий.

Языковые картины мира носителя русского языка и, например, английского различаются тем, что в русском языке календарные года называются порядковыми числительными, а в английском — количественными числительными. Если спросить у англичанина о годе начала третьего тысячелетия, он скажет The third millennium began in two thousand year. Мыслительное содержание этой фразы — ’третье тысячелетие начнется, когда пройдет 2000 лет’. Английская языковая картина мира предписывает носителю английского языка думать в этом случае ретроспективно, об окончании предшествующего этому событию года. Этой фразе соответствует русское предложение Третье тысячелетие начнется в две тысячи первом году, поскольку русская языковая картина мира требует, чтобы носитель русского языка мыслил в этой ситуации перспективно, то есть начало нового года, который наступит в момент данного события, потому что в русском языке для обозначения года принята форма не количественного, как в английском языке, а порядкового числительного.

Таким образом, количественные и порядковые числительные представляют в языке две формы осознания количества — ретроспективную и перспективную. Они оказываются релевантными во всех сферах, в которых считаемые факты представляют отрезки, имеющие пространственную или временную протяженность. «Положим, — пишет Ю.С. Степанов, — мы считаем участки забора, разделенные столбами. При одном способе, «проспективном», мы произносим «Раз!» в тот момент, когда касаемся самого первого столба, чтобы тем самым просчитать весь отрезок, который при нашем движении вдоль забора еще только последует впереди; мы как бы мысленно забегаем вперед и считаем отрезок. Еще не пройдя его, видя его перед собой, «в перспективе». При другом способе, «ретроспективном», мы молчим, проходя мимо первого столба и говорим «Раз!», коснувшись второго столба; тем самым мы обозначаем первый отрезок, уже пройдя его, по его дальнему концу, как бы оглядываясь на пройденный отрезок «в ретроспективе»» [229, 68]. Строго говоря, начав движение от первого столба ко второму, считающий должен сказать первый, имея в виду, что счет начального промежутка еще не закончен, а, подойдя ко второму столбу, может сказать один.

При временной характеристике незавершенного процесса в естественных контекстах говорящим устанавливается необходимая точность передачи числовой информации о времени протекания события, которая адекватна ситуации. В этом случае возможны две формы передачи числовой информации, представляющие две разные семантические формы осознания одного содержания: 1) ретроспективную (КГ с количественными числительными) и 2) перспективную (КГ с порядковыми числительными):

Матч длится более двух часов.

Матч длится третий час.

При описании завершенного процесса (с закрытой временной перспективой) его внутренняя временная характеристика может быть выражена только ретроспективно с помощью количественных числительных:

Матч длился более двух часов. Но нельзя: *Матч длился третий час.

Если элементы множества мыслятся как отрезки, имеющие внутреннюю протяженность, то употребление количественного числительного без аппроксиматоров при характеристике незавершенного процесса может быть многозначным. В Я отдыхаю два дня КГ может означать ’два полных дня’ и ’два неполных дня’, то есть использоваться в значении порядкового числительного: Я отдыхаю второй день.

Характерен также диалог, в котором вопрос о порядке в счетном ряду имплицирует вопрос о количестве, а ответ, прежде всего, эксплицирует подразумеваемый смысл вопроса, а затем выражает формальное подтверждение порядка:

— В этом году у меня выходит новый альбом.

— Это уже восьмой?

— Восемь, да, восьмой (из телеинтервью).

На вопрос, предполагающий перспективный способ передачи информации (альбом все-таки еще не вышел), сначала следует ответ с перспективой, маркированной количественным числительным (видимо, музыкант мысленно представил, что альбом вышел), что означает ’вместе с ним будет восемь альбомов’.

В сфере употребления числовых лексем наблюдаются аналитические тенденции, которые проявляются в том, что количественные числительные вытесняют порядковые в их собственной функции, «так что выражение порядковой последовательности приближается к изображению непосредственно операции счета»: пятый дом — дом пять [230, 25].

Порядковые числительные в первичном (счетном) значении не сужают объем понятия, выраженного общим именем, но, как известно, часто используются в функции не числовой, а характеризующей индивидуализации, то есть в значении прилагательных. Метафоры, основанные на явной подмене счетной индивидуализации характеризующей, — один из активных приемов номинации и в поэзии, и в обычной речи (пятое колесо в телеге, шестое чувство). Пятым временем года немцы называют карнавал в Кельне, особое время безудержного веселья, когда все законы перестают действовать. Ср. также:

Ах, свобода, ах, свобода.

Ты — пятое время года.

Ты — листик на ветке ели.

Ты — восьмой день недели. (Бродский).

Любовь — это пятое время суток,—
Не вечер, не ночь, не день и не утро.
Придешь ты — и солнце сияет в полночь,
Уйдешь ты — и утро темнее ночи.
Любовь — это пятое время года, —
Не осень она, не весна, не лето,
Она не зима, а то, что ты хочешь,
И все от тебя одной зависит.
Любовь ни с чем на свете не схожа:
Не детство, не старость, не юность, не зрелость;
Любовь — это пятое время жизни. (Шефнер).

Л.Д. Чеснокова квалифицирует определенно-порядковые слова как синкретичные, что дает основания для выделения их «в самостоятельный класс слов, в котором своеобразно сочетаются как признаки имени числительного, так и признаки имени прилагательного» [267, 54]. К этому классу вполне применим термин «порядковые числительные». Но это не снимает необходимости четкого разграничения количественных и порядковых числительных, поскольку они, как бы ни назывались лингвистами, являются разными частями речи. Это различие обусловлено тем, что они представляют в языке различные семантические формы осознания идеи числа.