Слово в предложении - Л.М. Ковалева 2010

Композициональность vs холистичность
От притворства до игры: синкретизм глагола

Т.И. Семенова

Естественный язык, как подчеркивает Н.Д. Арутюнова, живет в борьбе с двузначной логикой, расшатывает ее законы, скрывает ясные смыслы, в связи с чем язык развивается одновременно в двух противоположных направлениях: одно из них определено стремлением к максимально полному и точному выражению истины, другое — желанием ее утаить, отстранить от себя или прикрыть ее лицо маской правдоподобия (Арутюнова 1999, 546). К языковым средствам уклонения от истины, создания мнимого, воображаемого мира относятся многочисленные знаки приблизительности, неопределенности, синтаксические конструкции, деривационные элементы (псевдо-, квази-, лже-), просодические средства, предикаты «обманных» действий, состояний и свойств (Арутюнова 1999, 2008; Апресян 2008). В семантическом пространстве мнимого мира определенное место занимают ситуации притворного поведения, сокрытия истинных намерений, поведения и /или маскировка их альтернативными, более предпочтительными. В своем когнитивном взаимодействии с миром человек порой стремится создать в глазах и умах «других» определенное впечатление о собственных действиях, состояниях, свойствах. Такое поведение в зависимости от цели квалифицируется либо как обманное, притворное, неискреннее, либо как игровое. Границы между этими явлениями подвижны не только в реальной жизни, но и на языковом уровне. Совмещение значений, как подчеркивает Анна Зализняк, «является конституирующим для семантической системы языка» (Зализняк 2006, 37). Так, в значении английского глагола pretend синкретично представлены значения, связанные с притворным действием, состоянием (примеры 1, 2) и с игровой деятельностью, развлечением (примеры 3, 4), ср.:

1. Jimmy pretended not to be looking at Hopper (MAR);

2. She pretended to be suddenly busy with some work (Priestley);

3. He burst into the room with a toy gun in his hand, pretending to be a gangster (LLA);

4. The children pretend to be different animals dancing to the music (LLA).

Подобное совмещение смыслов (притворство vs игра) в пределах одной лексемы наводит на мысль о том, что между референтными областями притворства и игры есть очевидная внутренняя связь, которая и позволяет языку объединить эти различные смыслы в рамках одного слова, говоря словами Е.С. Кубряковой, «подвести под тело одного знака» (Кубрякова 2004, 284). Каков же когнитивный статус феномена притворства? В чем заключается когнитивный механизм притворного действия, и как он объективирован в языке? Почему ситуация притворного действия может использоваться для осмысления, концептуализации ситуации игрового действия? Для ответа на эти вопросы необходимо выяснить, какая структура знания стоит за словом pretend для носителя английского языка, и с какой концептуальной структурой это слово связано в его сознании, то есть установить, как знания о мире связаны с языковыми, конвенциональными формами вербализации этих знаний.

Рассуждая о явлениях дискретности и континуальности в языке, И.Б. Шатуновский отмечает, что совершенно «независимое» от контекста и ситуации значение и чисто контекстуальная импликация представляют собой лишь идеализированные полюсы, между которыми - «переходные случаи». В каком-то смысле «реально существуют только переходные случаи, и даже тогда, когда мы подводим случай под ту или иную жесткую рубрику, фактически имеет место лишь «перевес» в ту или иную сторону» (Шатуновский 1996, 17). Модус притворства, по нашему мнению, является еще одним убедительным доказательством того, что языковая семантика в меру диффузна и в меру дискретна, и наличие разных структур знания, стоящих за одним словом, не мешает его употреблению в качестве конвенционального знака.

В рамках когнитивного подхода к языку предполагается, что любое языковое выражение (лексическое, грамматическое) накладывает определенный «формат» на передаваемое концептуальное содержание, определенным образом «структурирует» знание о предмете речи (Kövecses 2002). Понимание того, что слово выступает в речи не в виде «готовой» и предсуществующей речи лексической единицы, открывает дорогу когнитивному объяснению того, какая часть слова (или какой компонент его содержательной структуры) и по какой причине оказывается в активной зоне говорящего (т.е. активизированной в акте речи) (Кубрякова 2004, 450).

Семантику многозначного слова рассматривают на двух уровнях: на внешнем, поверхностном уровне располагаются значения; на глубинном — когнитивная структура как своеобразная «внутренняя форма», представляющая собой схематизированный ментальный образ. Когнитивная модель является общей для всех значений лексемы. Другими словами, она повторяется во всех ее лексико-семантических вариантах, обеспечивая тождество слова во всех его контекстуальных реализациях (Беляевская 2005, 5).

Многозначность слова может быть заложена в его внутренней форме, которая является исходной точкой семантической деривации (Зализняк 2006, 47). Этимологический анализ глагола pretend говорит о том, что этот глагол происходит от латинского præ-tendеre, в котором приставка præ выступает в своем исходном пространственном значении ’перед, вперед’, а основа от глагола tendеre означает ’тянуть, растягивать’ (EDEL). Таким образом, этимологически лексема pretend восходит к идее физического движения в пространстве − ’тянуть’, ’натягивать что-то над человеком или предметом, чтобы укрыть, защитить’ (stretch, extend, hold something as a covering or defense), ’держать что-либо перед собой’ (hold something). На французской почве из латинского prætendō ’держу перед собой, протягиваю что-либо’ развилось значение ’привожу как основание’ с импликацией необоснованных оснований (now implying more pretention without foundation) (OED). В ходе дальнейшего языкового развития первоначальное значение физического действия натягивания ’тянуть’, ’натягивать над человеком или предметом, чтобы укрыть, защитить’ стало метафорически обозначать преднамеренное сокрытие, утаивание истинного/искреннего действия, свойства, намерения, состояния. Обращение к этимону лексемы свидетельствует о том, что этимологическое значение в некоторой степени продолжает играть свою роль как «формирующая» часть семантики лексической единицы.

Для того чтобы понять процесс семантической деривации глагола pretend, попытаемся построить когнитивную модель ситуации притворства. Когнитивная модель ситуации, в понимании Г.И. Кустовой, имеет статус конструкта, смыслового коррелята денотативной ситуации, он вводится для целей описания полисемии, так как позволяет объяснить, откуда берутся производные значения, и как эти значения связаны (Кустова 2004, 38). Когнитивная модель ситуации отражает то, что человек знает о данной ситуации и может использовать в других значениях слова, и эта информация является результатом познания внешнего мира, элементом опыта. Модель ситуации не только поставляет семантический материал для производных значений, но и обеспечивает их связь и, тем самым, единство многозначного слова (там же, 40).

Поведенческий концепт PRETENDING репрезентируется глагольной лексикой, за которой стоит определенный когнитивный сценарий. Глагол pretend как базовый репрезентант концепта PRETENDING дефинируется как ’to behave in a particular way because you want someone to believe that something is true when it is not’(CIDE), ’to behave as though something is true when you know that it is not’(LLA); ’to behave as if something is true when in fact know that it is not’ (LDCE). Нельзя не обратить внимание на наличие в дефинициях глагола pretend союзов as if / as though, которые имеют миропорождающий потенциал; наличие этих союзов в толкованиях глагола pretend говорит о том, что создается «как бы действительность», происходит, как отмечает С. Дённингхаус, «создание-внешнего-вида-как-будто-P» (Дённингхаус 2008).

Притворство на лексикографическом уровне признается в большинстве случаев собственно поведенческой разновидностью обмана. По определениям англоязычных словарей понятие притворства включает следующие признаки: 1) действие, поведение (behavior, act, action); 2) несоответствие реальному положению (false appearance, false claim); 3) цель (in order to deceive); 4) намеренность (with intention, intend to, so as to, in order that); 5) каузация ложного мнения (make someone believe) (LLA, LDCE). Из дефиниций становится ясно, что когнитивная модель ситуации притворного поведения включает точку зрения говорящего на несоответствие реального состояния или свойства субъекта и того, как субъект пытается это состояние или свойство представить наблюдателям. Ситуация притворства относится к контролируемым ситуациям, которые требуют от субъекта приложения усилий. При этом признак «контролируемость» ситуации, «будучи частью семантики предложения, может определяться не только семантикой глагола, но также и другими компонентами предложения (например, наречиями нарочно / нечаянно) или выводиться из более широкого контекста» (Зализняк 2006, 518). Намеренное создание ложного впечатления подтверждается модальным контекстом, ср.: She could do nothing. She must pretend to be as delighted as he was (Maugham); The trouble with sitting near the front is that you have to pretend to look interested and be writing notes (Hammett). В ситуациях вынужденной необходимости, долженствования субъект притворного действия является субъектом намеренного действия по созданию ложного впечатления.

Ситуация притворства может быть обозначена разными глаголами, посредством которых акцентируются и выделяются разные аспекты ситуации притворства, при этом профилируются определенные концепты. Притворное поведение вербализуется целым рядом глаголов и глагольных сочетаний: make-believe, make out, play (play at), be putting it on/put it on, be faking it, fake, live a lie, keep up appearances, impersonate, pose as, masquerade as, bluff (LLA). Названные глаголы концептуализируют идею имитации действия, свойства, состояния с указанием на неискренность субъекта. Все номинации притворных действий содержат в своих дефинициях глагол pretend, ср.:

make out — to pretend that a situation exists in order to deceive someone;

be putting it on/put it on — to pretend to be ill, upset, injured etc, because you want to avoid doing something or you want people to feel sorry for you;

be faking it — to pretend to be interested, ill etc, when you are not;

live a lie — to pretend all the time that you feel or believe something that you do not feel or believe;

bluff — to pretend that you will do something bad, especially to get something you want when you are in a difficult or in a dangerous situation;

keep up appearances — to pretend that everything in your life is still as happy and successful as it used to be, even though you have suffered some kind of trouble or loss;

pose as — to pretend be someone else, especially someone in an official position, in order to make it easier for you to do something bad or illegal;

masquerade as — to pretend that you are someone else, especially by dressing or behaving in the way that they do;

impersonate — to behave as though you are someone with official power or someone famous, either for dishonest reasons or in order to entertain people;

feign — to imitate in order to deceive;

malinger— to pretend to be ill or otherwise physically or mentally incapacitated so as to avoid duty/work.

При помощи вышеназванных лексических единиц в английской языковой картине мира вербализованы ситуации притворного поведения, в которых категоризуются разнообразные способы создания ложного впечатления, введения в заблуждение, манипуляции впечатлением, результатом которых является целенаправленно формируемый образ (представление), реализуемый с помощью вербальных и невербальных средств как на уровне межличностного взаимодействия, так и в социальном контексте. Существенным оказывается указание на цели притворства, которые варьируются от утилитарных до корыстных. Так, языковые единицы pose as, impersonate категоризуют ситуацию, в которой различные виды имитации преследуют какую-то более отдаленную цель, обычно своекорыстную. Субъект притворного действия выдает себя за официальное лицо, имитируя манеру поведения, манеру последнего одеваться для достижения целей, которые могут быть противозаконными, корыстными, как, например: There have been cases of thieves posing as telephone engineers to trick people into letting them into their homes (LLA). Глагол impersonate может обозначать как порицаемое обманное поведение, так и игровую имитацию, ср.: I got home to find him impersonating Elvis Presley in front of the mirror (CIDE); It’s illegal to impersonate a police officer (LLA). Выражение keep up appearances категоризует умение создавать впечатление успешной жизненной ситуации, когда таковой она не является, ср.: Of course, he tries to keep up appearances, but he lives entirely on borrowed money (LLA). Намерение человека избежать какой-либо деятельности под предлогом болезни, плохого самочувствия категоризуется глагольным сочетанием be putting it on /put it on, ср.: I don’t think she’s really ill — she’s just putting it on because she doesn’t want to go to school (LDCE). Напускной, притворный интерес категоризуется глагольным сочетанием be faking it, ср.: I look at all the faces around me. Are these people really that happy? Or are they just faking it like I am? (LDCE). При этом интерпретация соответствующего поведения, действий, поступков носит ярко выраженный оценочный характер порицаемого поведения. Обманное действие с целью создания более правдоподобного образа категоризуется глаголом masquerade as, ср.: A journalist masquerading as a businessman approached the politicians, and offered them bribes (LLA). Ситуация, категоризуемая этим глаголом, предполагает наибольшую наблюдаемость внешних проявлений, имитируемых действий, так как используются дополнительные средства изменения внешности (одежда, маскировочные средства).

Наличие такого количества синонимов говорит о том, что человек знает о ситуации притворства гораздо больше, чем сообщается в глаголе pretend. Каждый из вышеназванных глаголов, «выбирая» из ситуации только часть информации, дает определенный способ концептуализации, осмысления этой ситуации, другими словами, глагол является семантической моделью ситуации, и, «как всякая модель, что-то подчеркивает, высвечивает, а что-то затемняет, отодвигает на задний план или даже искажает» (Кустова 2004, 38). При любой концептуализации фрагмента действительности одни аспекты реальности акцентируются, актуализируются, другие затушевываются, уходят в фон.

Суть ситуации притворства, как замечает Дж. Остин, заключается в сокрытии, маскировке истинных намерений, действий другими поведенческими актами, которые каузируют у наблюдателей ложное впечатление (Austin 1958, 262). Главное свойство понятия притворства, как подчеркивает Дж. Серль, состоит в том, что можно делать вид, будто осуществляешь действие более высокого ранга или более сложное, на самом деле осуществляя действие более низкого ранга или менее сложное, которое представляет собой составные части указанного действия более высокого ранга или более сложного. Так, например, можно делать вид, будто ударяешь кого-то, действительно производя рукою и кулаком движения, характерные для удара по кому-либо. Удар является притворным, но движения руки и кулака − настоящими. Подобным образом дети делают вид, будто ведут автомобиль, остающийся неподвижным, на самом деле сидя на сиденье водителя, крутя руль, толкая переключатель скоростей и т. д (Searle 1999). Когнитивный механизм, обеспечивающий формирование смысла «притворство», состоит в том, чтобы создать у другого человека неверное представление о действительности, т.е. создать видимость, кажимость действия, состояния, свойства.

Глагол pretend обозначает изменение поведения с целью создания у наблюдателя обманного образа самого субъекта, ср.: The gardener was pretending to occupy himself by raking a few leaves off the surface of the water (Green). В приведенном высказывании описывается ситуация, в которой садовник делает вид (притворяется), что занят, и для создания впечатления занятости ворошит листья на поверхности бассейна, выполняет некоторое действие, чтобы достичь определенной цели, т.е. создать видимость действия, которого на самом деле нет, чтобы «заставить потенциального получателя информации считать, что Х обладает свойством Р» (Апресян 2004, 876). Ситуация притворства, таким образом, предполагает изменение информационного состояния другого субъекта. Рассмотрим еще одну ситуацию притворного поведения: Miss Simmons appeared in the doorway. Her brother who had been rubbing his thigh in a puzzled way, pretended to be dusting a mark off the front of his trousers (Spark). В предложении наличествуют две ситуации — реальная, описывающая движения человека, который задумчиво потирал бедро, и притворная, в которой этот же субъект делает вид (притворяется), что счищает пятно с брюк, то есть притворная ситуация служит маскировкой, средством сокрытия истинной ситуации. Итак, ситуация притворства является языковой концептуализацией двух когнитивных событий: одно касается положения дел в универсуме речи, другое событие представляет интерпретацию, оценку этого денотативного события. Модус притворства реализует субъективно-модальную интерпретацию референтной ситуации как несоответствующую действительности.

На основании данных лингвистического анализа предложений, содержащих предикатные выражения со значением притворства, может быть построена следующая модель прототипической ситуации притворства: имеется человек и последовательность событий, принадлежащих действительному миру и концептуальному миру субъекта. Начальной точкой является ситуация действительного мира, конечной точкой является каузация ложного мнения, выстраивание новой модели мира. Добиваясь определенной неречевой цели, притворщик рассматривает себя в качестве субъекта, а своего собеседника — в качестве объекта. Толкование ситуации притворного поведения Ю.Д. Апресян представляет следующим образом: X притворяется У -м перед Z —м = ’Не делая У, не будучи в состоянии У или не имея свойства У, Х подражает типичному поведению человека, который делает У, находится в состоянии У или имеет свойство У, чтобы Z считал, что Х = У, потому что Х считает, что это поможет ему достичь цели’ (Апресян 2004, 782). Имитация всегда предполагает манифестацию, от которой она отделена идеей преднамеренности и цели (Апресян 2008, 33).

Притворство и обман являются смежными концептами в семантическом пространстве мнимого мира, однако следует отметить важное отличие между обманным действием и притворным. Дж. Остин приводит убедительный пример, который показывает разницу между обманом и притворством: если замаскировать фабрику под поместье, чтобы дезориентировать противника, это не будет притворством. Притворство предполагает введение в заблуждение только относительно собственных состояний, действий, свойств субъекта (Austin 1958). Ю.Д. Апресян отмечает, что различие между понятиями «обмануть» и «притворяться» заключается в объекте, о котором создается ложное представление. Объектом обмана может быть не только субъект, но и более широкая ситуация, в которой он сам не участвует, а объектом притворства может быть только сам субъект, причем его попытка ввести адресата или аудиторию в заблуждение может оказаться тщетной (Апресян 2004).

Ментальный объект предикатов притворства всегда по содержанию восходит к предложению и обозначается каким-то типом номинализации (от придаточного предложения и вербоида до девербатива и даже предметного имени). Многообразие типов подчиненных пропозиций, вводимых модусом притворства, подтверждают следующие примеры: His French accent was pretty good, but he pretended to have lost his speech (Sayers); Quickly I look down and pretend to be writing notes (Hammett); What fun if he saw her wearing his earrings! She would pretend she had inherited them from her grandmother (WS); She could at least pretend some sorrow. She had a superhuman control of her feelings (BNC). Разнообразие синтаксических структур, категоризующих феномен притворства в английском языке, свидетельствует о разнообразии категоризации мира их носителями, то есть о том, что эта ситуация каким-то образом внутренне подразделяется в английском языковом сознании.

Притворство, как и другие концепты в семантическом континууме мнимого мира, отражает двустороннюю устроенность мира и человека. Человеку свойственно носить определенную «социальную маску», принимать такой вид, который позволяет производить хорошее впечатление на окружающих. Субъект притворного действия прилагает усилия, чтобы соответствовать образу, который он хочет создать, то есть старается имитировать свойства и состояния, носителем которых он не является, другими словами, субъект пытается создать модель иного ментального мира, в котором агенс притворного действия предицирует себе более высокую оценку. Притворщик использует притворное поведение как определенную стратегию, посредством которой он манипулирует адресатом, формирует некое внешнее, недостоверное впечатление и, скрывая истинные намерения, дезориентирует адресата.

Двойственность природы человека обусловлена тем, что «человек изнутри видит себя не таким, каким видят его другие, изнутри человек не осознает себя обладателем точно именуемых качеств, он не формулирует внутренне: «Я-подвижник» или «Я-негодяй», не только из скромности, но и потому, что он не может это сказать, оставаясь «в пределах внутреннего опыта» (Гинзбург 1999, 367). Рассогласование внешнего и внутреннего в человеке объясняется тем, что внешние свойства человека часто концептуализируются как противопоставленные его внутренним свойствам, как своего рода «оболочка», за которой может скрываться личность, отличная от той, какую видно со стороны. Человек театрален по своей сути, он может «быть» и «казаться», «быть и «притворяться». Языковыми знаками разграничения ментальных пространств притворного и реального являются конструкторы пространств, как в следующем примере In public he pretended to be very knowing and cynical about advertisements but in private he was still their willing victim (Priestley). Переход от эпистемически субъективной к эпистемически объективной информации (или наоборот) является способом одновременной соотнесенности с разными точками отсчета, так как сталкиваются разные способы познания и представления действительности, что обусловливает усложнение модусной перспективы и изменение модального плана высказывания. Возникает, таким образом, лингвистическая проблема, связанная с наличием в высказывании двух субъектов, по-разному концептуализирующих окружающую действительность. Диктумная пропозиция оказывается между двумя «субъектными сферами» - между субъектом интерпретирующим и субъектом «знающим». Такая «двойная фокализация», в понимании Ж. Женетта, соответствует организующей высказывание антитезе между восприятием персонажа и знанием всеведущего повествователя, который всегда «знает больше, чем персонаж» (Genette 1980, 209). Этот тип смыслового взаимодействия заключается в отклонении неистинного, притворного изображения и противопоставлении ему истинного.

При противопоставлении мнимой и подлинной реальности используются выражения actually, really, in fact, in truth, practically, эксплицирующие расхождение между мысленным объектом и его коррелятом в реальном мире. Введение языковых единиц с семантикой опровержения создает прагматический контраст между субъективным впечатлением и фактуальной информацией. Названные английские единицы, аналогично русским эквивалентам на самом деле, в действительности, используются для «развенчания видимости» (Булыгина, Шмелев 1997, 469) как неадекватного отображения денотативной ситуации. Оппозитивный характер взаимодействия ментальных пространств мнимого, притворного и реального актуализируется при помощи союзов и вводных слов с семантикой опровержения и уступки: but, although, though, however, yet, and, in reality, instead, after all, at least, nevertheless, none the less, ср.: Ted was reading a book, at least he was pretending, but he didn’t turn the pages (Maugham); Though she pretended to be annoyed, she had not been able to prevent the smile that rose to her lip (Lawrence). В противительных и уступительных контекстах расхождение в оценке реальности / ирреальности связано с одновременной соотнесенностью с разными точками отсчета: одна коррелирует с микромиром субъекта притворного действия, а другая — с микромиром говорящего, оценивающего действие как несоответствующее действительности.

Структура значения глаголов притворного поведения включает прагматический компонент «точка зрения» (наблюдатель). Кто же выступает в роли наблюдателя? Это может быть реальный наблюдатель-персонаж (в этом случае он разоблачает притворщика), и всезнающий автор или повествователь-наблюдатель. Языковая специфика модуса притворства как раз и заключается в его способности вводить позицию «другого», то есть осуществлять референцию к лицу, воспринимающему и оценивающему ситуацию. Именно эта стереоскопическая семантика модуса притворства обусловливает субъектную многоплановость, возможность множественности точек зрения, одновременного звучания «голосов» повествователя и персонажа. В качестве интерпретатора притворного поведения выступает персонаж, от лица которого ведется повествование, ср.: I took him to the Louvre, and he pretended to look at pictures but I saw that his thoughts were constantly with his wife (Maugham). Глагол pretend обозначает имитацию таких состояний, действий, которые имеют хорошо наблюдаемые внешние проявления и поэтому относительно легко поддаются имитации.

Внешние проявления чувств зачастую отличаются от реально испытываемых эмоций, в таких высказываниях эксплицируется «рассогласование» внутренней сферы человека и ее внешней симптоматики, подчеркивается несоответствие мнимого, показного, притворного действительному. В следующем высказывании речь идет о попытке проявления отцовских чувств, однако попытка не достигает цели, и сторонний наблюдатель (по контексту — жена) осознает притворный характер поведения, ср.: «Bless him!» He murmured, which made her laugh, because he blessed by rote — pretending paternal emotion which he didn’t feel just then (Lawrence). Интерпретация действия как притворного означает его разоблачение, то есть субъект притворства не достиг поставленной цели. В ряде случаев, прилагаемые субъектом усилия по каузации впечатления оцениваются со стороны как «напрасные», вербальным знаком оценки неэффективности действия является наречие in vain, которое указывает на то, что предпринятые действия не достигают поставленной субъектом цели, то есть маркируется коммуникативная неудача, ср.: Mr. Dersingam was trying in vain to pretend hearty and enthusiastic (Priestley). Персонаж не только рефлексирует над притворным поведением, но и выполняет разоблачительную функцию в ситуации непосредственного коммуникативного взаимодействия, ср.: так, например, попытка казаться смелым оказывается тщетной, ср: Do not pretend that you have courage. You are very frightened. Look at your hand (I had wiped it once or twice against my trousers to get rid of the moisture) (Shaw). Наблюдатель-персонаж замечает влажные от страха руки притворщика и утверждает: «Тебе страшно». В следующем примере говорящий уличает собеседника в притворной попытке не пить содержимое бокала: Mrs McCoy leaned out of the bed and peered at the glass in his hand vindictively. «You are not drinking that drink». She cried «Drink it up. Don’t you fool with it. Drink it up» (Wilder).

При разоблачении видимости, притворства речь идет об имитации заведомо не имеющего места действия, состояния или свойства, которое противопоставляется реальному положению дел. Например, во время судебного разбирательства подсудимый притворялся, что не может говорить, однако цель по созданию ложного впечатления не была достигнута. Всем было ясно, что у подсудимого не было проблем с речью, ср.: He dwelt upon the peculiar behavior of the accused in his pretence of being unable to speak. The whole court could see that the accused could speak as well as anyone else. «Саn you explain why you pretended to be incapable of speech yesterday»? Yes, Your Honour, easily (Wilder).

В роли интерпретатора притворного поведения выступает и сам субъект притворного действия, который рефлексирует над своими действиями, оценивая их как притворные. Суть феномена «расщепленного эго» («split ego») М. Льюнг объясняет изменением точки зрения: «говорящий видит себя не с обычной эпистемологической точки зрения, а как другой человек» (Ljung 1980, 52). Рефлексия говорящего над самим собой, оценивающий взгляд на собственное поведение со стороны вербализуется в высказываниях с ретроспективной точкой зрения, в которых говорящий как бы становится на точку зрения наблюдателя, ср.: I gave a bad imitation of a laugh (Green). Персонаж, от лица которого ведется повествование, испытывает чувство стыда за притворное дружелюбие, за показной интерес, хотя его целью было заполучить деньги: And the deception I had to practice made me a little ashamed of myself. I sat down every night with the intention of taking their money away from them and nothing more, but I had to pretend to be friendly with them, be interested in them and their families, enjoy dining with them (Shaw). Собственный смех может оцениваться как неискренний, ср.: Macaulay and the girl laughed. I pretended I was laughing and returned to my table (Hammett).

В ситуации притворного поведения трудно контролировать мимику, особенно глазное поведение, эти физиологические манифестации, как отмечают психологи (Ekman 1975), не поддаются контролю и часто «выдают» истинные эмоции, служат средством разоблачения притворщика. Так, неискренняя демонстрация эмоций может декодироваться наблюдателем благодаря кинетическим, фонационно-просодическим, а также психосоматическим индикаторам, свидетельствующим о рассогласовании между переживаемым эмоциональным состоянием и его внешней презентацией, ср.: ’Was she calm’ − ’No. She pretended to be. But she was all of a tremble (Murdoch). Притворное спокойствие субъекта «разоблачается» наблюдателем, в сознании которого прототипическое состояние спокойствия не может сопровождаться нервной дрожью. Человеку, обуреваемому эмоциями, неимоверно трудно сохранить лицо безмятежным, а руки неподвижными. Когда эмоции берут верх, труднее всего выглядеть бесчувственным, спокойным или безучастным.

Количество действий и способов действий, которые могут служить естественным выражением состояния или свойства человека, невелико. Это слова, обозначающие улыбку, плач, смех, слезы, интонация. Семиотическая природа таких неискренних невербальных явлений номинируется прилагательным false, ср.: She laughed, shrill and false (Chase); Her face took on a look of a false delight (Brown). Тон является манифестацией внутреннего состояния, но в описываемой ниже ситуации субъект не испытывает состояния, которое он пытается имитировать, и прилагательное false указывает на то, что имитацию легко было разоблачить, ср.: Coldly, he noticed the old false melodramatic tone that came into her voice when she recounted her trials (Shaw). Любой человек может определить, что у кого-то неискренняя улыбка, наигранная интонация, притворное дружелюбие, но описать на лингвистическом уровне движения лицевых мышц в терминах дифференциальных признаков практически невозможно. Однако что-то есть у наблюдателя, что позволяет ему интерпретировать улыбку и другие телодвижения как притворные, неискренние. Исследования невербальных аспектов лжи, неискренности, притворства, проведенные П. Экманом, свидетельствуют о том, что существует целый ряд признаков, отличающих притворную, претендующую казаться искренней, улыбку от действительно искренней. В частности, отмечается, что:

1) притворная улыбка более асимметрична, чем искренняя;

2) искренняя улыбка не сопровождается движением мышц, расположенных вокруг глаз;

3) притворная улыбка исчезает, как правило, несвоевременно. Она может исчезнуть резко или же рассыпаться на серию фрагментов и, прежде чем исчезнуть окончательно, вновь на мгновение застыть на лице;

4) прикрывающая улыбка распространяется только на нижнюю часть лица и нижние веки. Несмотря на такую улыбку, в верхней части лица могут появиться верные признаки таких эмоций, как страх или печаль. Но и на нижней части лица притворная улыбка может перекрывать проявления сдерживаемых эмоций не полностью, вместо этого порой происходит смешение элементов обеих эмоций, и на лице остаются некоторые следы смешанных чувств (Ekman 1975). Трудность заключается в описании правил «перевода» мимических выражений в суждения о том, какую эмоцию человек испытывает, поскольку число дистинктивных признаков, из которых слагается невербальное поведение, в особенности визуальное, намного больше, чем количество классифицирующих их слов. Вербальное закрепление получает выражение лица, жеста, позы в целом, оно категоризуется как притворное, неискреннее.

Вернемся к вопросу о возможности слова категоризовать ситуации притворного и игрового поведения. Дж. Серль в своей работе «Логический статус художественного дискурса» пишет, что необходимо различать два совершенно разных смысла английского глагола pretend. В одном значении слова pretend реализуется смысл ’притворяться кем-то или притворяться, что делаешь то, чего на самом деле не делаешь’, что, по сути, означает обман, а во втором значении реализуется смысл ’притворяться, что делаешь нечто или являешься кем-то, как будто на самом деле делаешь это или являешься указанным лицом, без малейшего намерения обмануть’. Разницу в значениях глагола pretend автор комментирует следующим образом: если я делаю вид, что я Никсон, для того, чтобы обмануть секретную службу и быть пропущенным в Белый Дом, я притворяюсь в первом значении; если я делаю вид, что я Никсон, играя в шарады, это притворство во втором значении (Серль 1999).

Человек по своей природе театрален, ему свойственно дополнять реальный мир воображением, творчеством, игрой, фантазией. Ситуации игры и притворства имеют в определенной степени креативный характер: когнитивные механизмы воображения, создания новых образов задействованы и при каузации ложного впечатления, и в игровой деятельности. Различаются эти ситуации целью: притворство как поведенческая разновидность обмана является попыткой оказать ментальное воздействие на наблюдателя, каузировать ложное мнение, впечатление, выдать желаемое за действительное, а игровая деятельность предполагает создание новой модели воображаемого мира, она не идентифицируется как обманная, вводящая в заблуждение. Когда человек играет роль, играет в какую-либо игру (о детях), изображает или имитирует кого-либо, пародирует кого-либо, он часто преследует именно игровые цели, то есть делает это ради шутки, для собственного удовольствия или для того, чтобы доставить эстетическое удовольствие другим людям. Выход из обычной действительности, транспозиция этой действительности в более высокий порядок концептуализируется перспективизацией в глаголе pretend семантического компонента ’воображение’ — to imagine that smth is true as a part of a game (LLA). В свою очередь, словарные дефиниции игровой деятельности содержат глагол pretend: play/ play at толкуется как ’to pretend something as part of a game, or because you enjoy it’ (CIDE); ’if children play or play at something, they pretend to be a particular type of person or to do a particular thing, as a game’; ’to pretend to be someone else while playing’ (CIDE).

В процессах производства значений задействованы механизмы активизации отдаленных, неочевидных, различных изменений мира. Человек «замечает», фиксирует не только те аспекты, которые находятся в фокусе, но и множество других вещей, которые затем становятся источниками производных значений (Кустова 2004, 40). Модификация концептуальной структуры получается за счет перемещения центра внимания с одного компонента ситуации на другой. В терминах когнитивной лингвистики можно описать подобную модификацию значения как перспективизацию. Перспективизация одного компонента ситуации не только вытесняет другие компоненты на задний план, но во многих случаях полностью их подавляет (Taylor 1995, 90).

Таким образом, глагол pretend способен концептуализировать ощущение «инобытия» в сравнении с обыденной жизнью. Вот как концептуализируется одна из игровых ситуаций: судя по контексту, маленькая девочка часто разглядывала рекламные картинки в газетах и как бы «примеряла» на себя одежду, обувь, ювелирные украшения, имитируя при этом соответствующие действия, ср.: Deborah spread the second news section on the floor and began an elaborate fantasy that her parents had seen performed so often they hardly noticed it. She pretended to pick clothes and jewelry from the advertisements in the paper and to dress herself with these things. «Put on the shoes,» she said and she pretended to put on the shoes (Cheever). Игровая деятельность осознается как «ненастоящая», по выражению Й. Хейзинги, это «мнимо-о-существление, во-ображение, то есть представление или выражение в образе» (Хейзинга 2003, 28). Дети моделируют игровое пространство, элементы которого номинируются словом pretend для реализации предикатного значения ’воображаемый’, ’как бы настоящий’, ср.: As little girls, we played endless pretend games (BNC); There was a pony, but it wasn’t real. It was a pretend pony. It consisted of a willowy double branch of a tree (BNC).

Языковое обозначение детских игр в русском языке содержит предлог в — играть в дочки-матери (в школу, больницу, дом, магазин, казаки-разбойники), что маркирует перемену возможного мира, переход из когнитивного пространства действительности в когнитивное пространство игры. В английском языке при номинации игровых ситуаций употребляется предлог at, ср.: When I was young we played at pirates whenever we were on the beach, однако очень часто существительное, называющее вид игры, просто примыкает к глаголу, ср.: When my sister was little, she always wanted to play school (play doctors and nurses/ play house/ cowboys). Существительные, выступающие в функции предикатива (pirates, princess, cowboys), называют одну из ипостасей субъекта, которая моделируется в одном из возможных временно существующих миров (в мире воображения, фантазии, игры). Важным элементом игры является переодевание как семиотическое действие, задающее соответствующую парадигму ипостасей субъекта, ср: I used to pretend Abba concerts in my bedroom with my friends. We’d put on Abba dresses and dance to Abba records and pretend to be Abba (BNC). Костюм может лишь приблизительно воспроизводить облик изображаемого, имитируемого человека, однако это не имеет значения, так как речь здесь идет не об отношении подобия, а об отношении тождества. Й. Хейзинга подчеркивает, что «инобытие и тайна игры зримо выражаются в переодевании. Переодевшийся или надевший маску «играет» иное существо. Но он и «есть» это иное существо!» (Хейзинга 2003, 27). В русском языке выделяют так называемый «творительный предикативный», который содержит утверждение (предикацию) Х есть У, «связанное переменной времени и возможного мира» (Зализняк 2006, 359). Так, предложение Он нарядился медведем (Бабой-ягой) означает, что «в некотором мире он является медведем (Бабой-ягой)».

Итак, говорящий структурирует свой когнитивный опыт взаимодействия с миром, включающий наряду с истинным знанием попытку субъекта создать у другого человека ложное представление о действительности. Когнитивная модель ситуации притворства реализует видение тех референтных областей (притворство vs игра), для обозначения которых используется слово pretend. Ситуации притворного и игрового поведения сопоставимы по результату действия: в том и другом случае создается образ человека, ситуации, отличный от реального. Способом достижения этого результата является подражание, свойственное каждой из вышеназванных ситуаций. Различия же между притворством и игрой касаются целей действия (корыстные vs развлекательные). Синкретизм значения глагола pretend обусловлен когнитивным механизмом профилирования когнитивно значимой информации при концептуализации притворной и игровой деятельности.

Литература

1. Апресян, Ю. Д. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / под общим рук. акад. Ю.Д. Апресяна. — 2-е изд., испр. и доп. — Москва; Вена: Языки славянской культуры: Венский славистический альманах, 2004.

2. Апресян, Ю. Д. От истины до лжи по пространству языка // Логический анализ языка. Между ложью и фантазией. — Вып. 15. — М.: Индрик, 2008. — С. 23-45.

3.Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека. — 2-е изд., испр. — М.: Языки русской культуры, 1999.

4.Беляевская, Е. Г. Воспроизводимы ли результаты концептуализации? (К вопросу о методике когнитивного анализа) // Вопросы когнитивной лингвистики: Проблемы концептуализации. — 2005. №1. — С. 5-15.

5.Булыгина, Т. В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). — М.: Языки русской культуры, 1997.

6.Гинзбург, Л.Я. О психологической прозе. — 3-е изд., доп. — М.: INTRADA, 1999.

7.Дённингхаус, С. Между ложью и иллюзией: способы дезориентации со стороны лингвистической семантики // Логический анализ языка. Между ложью и фантазией. — Вып. 14. — М.: Индрик, 2008. — C. 344-359.

8.Зализняк, Анна А. Многозначность в языке и способы ее представления. — М.: Языки славянских культур, 2006.

9.Кубрякова, Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира. — М.: Языки славянской культуры, 2004.

10.Кустова, Г.И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. — М.: Языки славянской культуры, 2004.

11.Серль, Дж. Логический статус художественного дискурса // Логос. — 1999. №3. — С. 34-47.

12.Хейзинга Й. Homo Ludens / Человек играющий. Статьи по истории культуры /пер. с нидерл. — М.: Айрис Пресс, 2003.

13.Шатуновский, И.Б. Семантика предложения и нереферентные слова (значение, коммуникативная перспектива, прагматика). — М.: Языки русской культуры, 1996.

14. Austin, J. Pretending // Proceedings of the Aristotelian Society, 32. — 1958. — P. 261-278.

15.Ekman, P. Unmasking the Face. A Guide to Recognizing Emotions from the Facial Clues. — New Jersey: Prentice-Hall, Inc., Englewood Cliffs, 1975.

16.Genette, G. Narrative Discourse. An Essay in Method / tr. from French by J.E.Lewin. — New York: Cornell Univ. Press, Ithaca, 1980.

17.Kövecses, Z. Language, Emotion, Mind // Cognitive Linguistics Today. — Frankfurt am Main, 2002.

18. Ljung, М. Reflections on the English Progressive // Gothenburg Studies in English. — 1980. — Vol. 46. — P. 48-127.

19.Searle, J.R. Mind, Language and Society. Philosophy in the Real World. — N.Y.: Basic Books, 1999.

20.Taylor, J.R. Linguistic Categorization: Prototypes in Linguistic Theory. — Oxford: Clarendon Press, 1995.

Список использованных словарей

EDEL — An Etymological Dictionary of the English Language / ed. By Walter. W. Sheat. — Oxford: Clarenton Press, 1910.

LDCE — Longman Dictionary of Contemporary English. — 3d ed. — Harlow, Essex: Longman Group Ltd., 1997.

LLA — Longman Language Activator. — Harlow: Pearson Education Limited, 2002.

OED — The Oxford English Dictionary. A New English Dictionary on Historical Principles: in 12 vol. — Oxford: Clarendon Press, 1933.

CIDE — Cambridge International Dictionary of Current English. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1995.