Русская литература. Просто о важном. Стили, направления и течения - Егор Сартаков 2019

Н.В. Гоголь, Мертвые души: Недописанная утопия

Поэма «Мертвые души» – пример гениального неоконченного произведения. Ее незавершенность открывает большой простор для интерпретаций. Почему она называется именно так? О чем должны были быть второй и третий тома? Правда ли Гоголь вдохновлялся Данте? И куда мчится птица-тройка? Попробуем порассуждать на ту тему.

Подарок Пушкина

Осенью 1835 года Пушкин поделился с Гоголем идеей ненаписанного романа про хитроумного плута, который скупает мертвые крестьянские души. Гоголь не выразил особого интереса к сюжету, но через некоторое время принес Пушкину первые главы «Мертвых душ». После этого Пушкин якобы сказал жене: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя». Правда, как указал позже племянник Пушкина Л.Н. Павлищев, чтение «самим Гоголем первых глав его “Мертвых душ” Пушкину не только примирило великого поэта с похитителем его идеи, но заставило еще более прежнего поощрять Николая Васильевича к его литературным трудам».

Русское колесо

«Мертвые души» – это поэма о судьбе России, о ее месте во всемирно-историческом контексте. Но писал ее Гоголь, в основном, в Италии, куда уехал жить в 1836 году. Русские писатели часто создавали наиболее проникновенные строки о России вдали от нее. Тургенев, например, призывал любить «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык» из Франции, где сам говорил на другом языке. И это не лицемерие: в разлуке связь с Родиной чувствуется острее, звучит на особенно щемящей ноте. Горький вкус этой истины в ХХ веке, совсем в других исторических условиях, ощутили русские писатели и поэты-эмигранты.

Гоголь поставил себе цель показать в поэме «всю Русь», ее плохие и хорошие стороны, чтобы сделать государство лучше. Это желание «повысить ставки», укрупнить масштаб изображения видно с первых страниц поэмы. В губернский город NN въезжает бричка Павла Ивановича Чичикова: «Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русских мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» – «Доедет», – отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» – «В Казань не доедет», – отвечал другой. Этим разговор и кончился».

Уточнение Гоголя о «русских» мужиках здесь значимо: как показал исследователь творчества Гоголя Юрий Манн, оно вписывает мимолетную сцену в более широкий контекст, придает этому разговору универсальный характер.

Мужики говорят о достоинствах и недостатках колеса брички Чичикова. Но если посмотреть на их разговор метафорически, то колесо нужно воспринимать как символ. Знающие толк в езде русские мужики делают вывод, что колесо чичиковской брички «колесит», то есть едет не прямо, поэтому до Казани не доедет. Уже в начале поэмы Гоголь показал читателю, что «негоция» Павла Ивановича Чичикова не состоится, колесу его брички не объехать всей России.

Великий русский режиссер Анатолий Эфрос сначала хотел назвать свою постановку по «Мертвым душам» «Колесо», а на заднике было огромное деревянное колесо – то ли колесо фортуны, то ли орудие пыток. По требованию советской цензуры название пришлось поменять на «Дорогу». Цензоры посчитали, что колесо – символ повторения, поэтому постановка не про гоголевские времена, а про наши.

Лестница Иоанна

По замыслу писателя поэма должна была состоять из трех томов. В трех томах автор хотел показать вертикальное движение от смерти к воскрешению. Если в первом томе показаны все «страхи и ужасы» России, то второй и третий тома должны были рассказать о жизнеутверждающих основах русской жизни.

Сразу после выхода первого тома критики сравнили поэму Гоголя с «Божественной комедией» Данте Алигьери, которая тоже состоит из трех частей («Ад», «Чистилище» и «Рай»). Эта концепция, попавшая даже в школьные учебники по литературе, не выдерживает никакой критики.

Во-первых, в представлении православных нет понятия чистилища. Во-вторых, сам Гоголь нигде не писал о связи «Мертвых душ» с шедевром Данте. Наконец, только «Ад» напоминают события первого тома? Ведь заканчивается он изумительным по глубине и красоте объяснением Гоголя в любви «птице-тройке» – русской действительности. В композиции «Мертвых душ» можно найти параллели с другим источником.

Крипта капуцинов в Риме

Гоголь родился в семье глубоко верующих малороссийских дворян. Мать с детства рассказывала ему истории из Библии, ему особенно запомнилась история о «Лествице» Иоанна Лествечника. Когда человек умирает, к нему прилетают ангелы и ставят перед ним лестницу с семью ступенями. Если человек вел праведную жизнь, ему позволено подняться на самую высокую, седьмую ступень: он оказывается на седьмом небе от счастья. Чем больше человек грешил, тем меньше ступеней он сможет пройти. Для Гоголя эта история имела большое значение. Свидетели рассказывали, что в последний момент перед смертью Гоголь приподнялся на кровати, глаза его приоткрылись и он громко воскликнул: «Лестницу, поскорее давайте лестницу!» Он увидел ангелов, о которых в детстве рассказывала маменька. Вертикальное движение в «Мертвых душах», конечно, идет от «лествицы» Иоанна.

Череп на обложке

Движение в поэме начинается с самого низа русской действительности, и ее темой становится духовное умирание. Отсюда название – «Мертвые души». В литературе подобный прием называется оксюморон (сочетание несочетаемого). До Гоголя умерших крестьян называли «ревизские души» (то есть записанные по ревизии), «приписные» (то есть принадлежащие помещику), «убылые» (то есть умершие), но никогда «мертвые». Необычное название чуть не поставило крест на публикации поэмы: московская цензура посчитала, что автор якобы покушается на основы христианской веры, которая утверждает догмат о бессмертии души. К счастью, цензура в Петербурге оказалась более либеральной: поэму разрешили, но название пришлось изменить на «Похождения Чичикова, или Мертвые души».

Гоголь схитрил. Он сам нарисовал обложку к первому изданию, где «Похождения Чичикова» напечатано маленьким шрифтом, а «Мертвые души» – прописными буквами. Рисунок из рюмок, брички с тройкой лошадей, колодца, тарелки с рыбой и причудливых украшений складывается в череп. Писатель явно вдохновлялся Криптой капуцинов в Церкви Непорочного зачатия на нынешней Виа Витторио Венето, где с XVIII века находится необычное захоронение: кости монахов выставлены на всеобщее обозрение, из них сделаны светильники, арки и другие декоративные элементы. Гоголь жил недалеко от этой церкви, любил там гулять и всегда водил туда друзей, приезжавших в Рим.

Князь П.А. Вяземский проницательно сравнил Гоголя с художником Гольбейном: Гоголь «в некотором отношении Гольбейн, и „Мертвые души“ его сбиваются на „Пляски мертвецов“».

Кого же Гоголь считал в поэме «мертвыми»? С точки зрения сюжета это крестьяне, которых задешево скупает у помещиков Чичиков. Помещики платили за каждого крестьянина мужского пола налог. Раз в несколько лет проходили ревизии, составлялся документ («ревизская сказка»), куда были внесены все крестьяне. Если крестьянин умирал, то до следующей ревизии по бумагам они числились живыми. Иногда помещики годами платили за умерших крестьян. Идея Чичикова была в том, чтобы за копейки скупить души умерших крестьян и заложить их в Опекунский совет под процент. Получив деньги в Опекунском совете, Чичиков хотел объявить крестьян переселенными в Херсонскую губернию: в 1830-е годы она считалась неосвоенной, поэтому помещик, который переселял туда крестьян, получал землю от государства. После этого крестьяне должны скопом умереть от какой-нибудь болезни, а их хозяин остался бы и с деньгами, и с землей.

Обложка первого издания поэмы «Мертвые души»

Но подлинными «мертвыми» душами в поэме являются не крестьяне, а помещики и сам Чичиков. Гоголь обличает общество, где одни люди торгуют другими людьми. Показательна сцена торговли Чичикова с Собакевичем, который, единственный из всех помещиков, сразу понял его выгоду:

– Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чем состоит предмет. Я полагаю с своей стороны, положа руку на сердце: по восьми гривен за душу – это самая красная цена!

– Эк куда хватили – по восьми гривенок!

– Что ж, по моему суждению, как я думаю, больше нельзя.

– Ведь я продаю не лапти.

– Однако ж согласитесь сами: ведь это тоже и не люди.

– Так вы думаете, сыщете такого дурака, который бы вам продал по двугривенному ревизскую душу?

– Но позвольте: зачем вы их называете ревизскими, ведь души-то самые давно уже умерли, остался один неосязаемый чувствами звук. Впрочем, чтобы не входить в дальнейшие разговоры по этой части, по полтора рубля, извольте, дам, а больше не могу.

– Стыдно вам и говорить такую сумму! вы торгуйтесь, говорите настоящую цену!

– Не могу, Михаил Семенович, поверьте моей совести, не могу: чего уж невозможно сделать, того невозможно сделать, – говорил Чичиков, однако ж по полтинке еще прибавил.

– Да чего вы скупитесь? – сказал Собакевич. – Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души, а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик.

Покупка «мертвых» душ – дело инфернальное. Но торг между Чичиковым и Собакевичем имеет не пугающие, а гротескные черты. Кажется, что они о дровах торгуются, а не о людях. В итоге Собакевичу удалось надуть Чичикова: помещик подсунул ему мертвую женскую душу, в то время как Чичикова интересовали только мужские.

Куда несется птица-тройка

Гоголь хотел показать «всю Русь», поэтому символически мертвой в его поэме стала сама Россия. Писатель увидел, что страна пошла ложным путем корысти и торгашества и движется по нему к самому краю пропасти. Эсхатологическое звучание конца света в поэме Гоголя от главы к главе только усиливается.

И тем удивительнее образ птицы-тройки в последней главе. Под пером Гоголя бричка Чичикова превращается в стремительно несущуюся Россию: «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса. Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе?»

Русь-тройка – это поэтически воплощенная вера Гоголя в высокое, всемирно-историческое значение России как православной страны. Он верил, что Россия, обогнав другие народы и государства, скажет свое слово в мировой истории. И слово это, конечно, будет из области нравственности.

Гоголь, который постоянно жил в Европе, чувствовал трагическую обреченность Запада. «Мудрости ‹…› не продают больше на европейских рынках», – писал он. Автор «Мертвых душ» объяснял это недостатком веры и, соответственно, духовности западной цивилизации. Поэтому в Европе «скоро поднимутся снизу такие крики, именно в тех с виду благоустроенных государствах, которых наружным блеском мы так восхищаемся ‹…›. В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, что не поможет никакое человеческое средство». Религиозная глухота Европы, которую чувствовал Гоголь, вела к трагической безысходности в западной жизни. И вот здесь-то и заявит о себе Россия – страна глубокой православной духовности.

Гоголь понимал, что его мифологизированное представление родины имеет мало общего с реальностью, поэтому так болезненно воспринимал работу над «Мертвыми душами». Чем дальше он писал эту книгу, тем больше она казалась ему не литературным произведением, а жизнетворческим проектом, в котором он выступает не в роли автора, а в роли пророка; не обычного творца, а Небесного. Задача, конечно, невыполнимая.

Последние слова, которые написал Гоголь перед смертью, также посвящены «мертвым душам», но уже не художественным, а нашим: «Будьте не мертвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк, прелазай иначе, есть тать и разбойник». В этих словах опять ощутима вертикальная идея духовного воскрешения, которое, по мысли Гоголя, возможно только одним путем. Тем путем, который двадцать столетий тому назад был дан человечеству устами его Спасителя: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь».

Как и в «Ревизоре», в «Мертвых душах» Гоголь использовал сюжетную идею Пушкина как рамку, которую наполнил своим содержанием. Взгляд художника точно уловил приходящую эпоху дельцов с «мертвыми душами». Но возрождение России писатель видит в пути не от дантевского ада до рая, как считают многие исследователи, а по лестнице Иоанна до седьмого неба. Но кто бы смог по ней пройти, в первом томе мы не увидели. И поэтические строки Гоголя о России-тройке остаются утопическими мечтами.